Вы здесь

Алексей Варламов: «Где тексты про сегодня?»

Что связывает Пришвина, Бунина и Розанова? Можно ли назвать смерть Василия Шукшина убийством? Что происходит с литературой, когда закрываются толстые журналы? Поэт и журналист Юрий Татаренко представляет последнее интервью из серии «"День книги" в Бердске». Герой - Алексей Варламов.

Фото Екатерины Сергиенко

Алексей Николаевич Варламов родился в 1963 году в Москве. Окончил филфак МГУ. Доктор филологических наук, профессор. Ректор Литературного института имени Горького. Член Совета при Президенте РФ по культуре и искусству. Автор романов «Затонувший ковчег», «Купол», «Лох», «Купавна», «Мысленный волк», «Душа моя Павел» и повестей «Рождение», «Гора», «Дом в деревне». Им написаны семь биографий для серии ЖЗЛ: героями Варламова стали Пришвин, Грин, Распутин, Булгаков, Платонов, Шукшин,  Алексей Толстой. Лауреат премий «Антибукер», «Большая книга», «Писатель ХХI века», премии Александра Солженицына, Патриаршей литературной премии и др.

— Сибирский классик Геннадий Прашкевич написал для ЖЗЛ тоже семь книг, из них шесть — биографии фантастов. Герои же ваших жизнеописаний — очень разные…

— И хорошо, что разные. (Улыбается.) Если бы это было не так, неинтересно было бы писать о них. Меня их разность очень радует. Так что у вас неправильная постановка вопроса. Писатели интересны тем, что их разъединяет, а не объединяет. Стратегия выстраивания своей жизни художником — вот что мне интересно в людях, живущих в эпоху больших перемен.

Я начал писать об Алексее Толстом как о негодяе. Но при изучении множества материалов понял, что это был весьма неоднозначный человек. Да, его называли сталинским лакеем. Но, думаю, при нем не посмели бы, к примеру, травить Ахматову. Да, это про графа Толстого сочинили анекдот: «Ваше сиятельство, пора на партсобрание!» Но вспомним и тот факт, что Октябрьскую революцию «красный граф» Алексей Николаевич долгое время воспринимал как подлинную катастрофу для страны.

Самой трудной для меня стала книга о Платонове. О нем очень много литературоведческой литературы, а вот биографии не было.  Я не мог ответить на самый простой вопрос:  Платонов был за белых или за красных? Дефицит информации о писателе стал следствием того, что он сознательно избегал участия в литературной жизни страны. Кроме того, автор «Котлована» не вел дневников, а его записные книжки крайне фрагментарны.

В отличие от других моих героев в серии ЖЗЛ, я изначально очень любил Платонова. В этом была другая сложность в работе над его жизнеописанием. В шестнадцать лет я прочел сборник платоновских рассказов — «Возвращение», «Река Потудань», «Фро»… Влюбился в эту волшебную прозу раз и навсегда. До сих пор считаю, что Платонов — главный мировой писатель двадцатого века. Я довольно долго отказывался писать о нем, боясь быть необъективным. Говорил, что платоновскую  биографию прочту с удовольствием. Но желающих ее написать не находилось. И я рискнул.

— И у вас прекрасно получилось, Алексей Николаевич! А начинали свой путь биографа вы с жизнеописания Пришвина, о котором написали докторскую диссертацию в 2003 году. Чем вас привлек автор рассказов для детей?

— Настоящий Пришвин — это не «Лисичкин хлеб» или «Кладовая солнца», а его дневники — двадцать пять томов! Он вел их всю свою длинную жизнь. Читаешь — и словно на машине времени оказываешься в далеком прошлом. Сейчас вот усиленно лакируют все, связанное с Великой Отечественной войной, — а вы почитайте Пришвина! Какие он записал размышления крестьян о том, как им быть в возможной скорой оккупации...

Любопытно, что в гимназии, где учились Пришвин и Бунин, учителем географии был Розанов. Он-то и добился того, чтобы хулиган Пришвин был отчислен.  А годы спустя оба встретились в статусе участников отечественного литпроцесса.

Интересны и другие метаморфозы. К примеру, Пришвин, равно как и Бунин, не принял большевизм. А в конце жизни пишет: «Делать нечего, я — коммунист».

— Считаете ли вы недооцененным Грина, ныне известного исключительно как автор книг «Бегущая по волнам» и «Алые паруса»?

— С Грином интересная история. Он один из немногих русских писателей ХХ века, которые при жизни напечатали практически все написанное, — и это при том, что Грин был весьма далек от советской идеологии. А современные читатели знают его, действительно, в основном как автора истории про девочку Ассоль. Хотя у Грина много рассказов и повестей, а также шесть романов: «Дорога никуда», «Золотая цепь», «Блистающий мир» и другие… 

— То есть его книги сегодня не актуальны? Но быть автором, по сути, одной книги — это ли не трагедия?

— Спорный вопрос. Можно сказать, что для автора большое счастье, когда его текст входит в сознание потомков. Появляются магазины и кафе «Ассоль», жилищные комплексы «Алые паруса»... Хотя трудно сказать, был бы этому рад сам Грин, позиционировавший себя антибуржуазным писателем.

Но что в сухом остатке? Грин придумал вечную историю. А то, что она у него единственная... Знаете, это уже очень много!

— В новосибирском театре «Глобус» идет мюзикл «Алые паруса» с музыкой Максима Дунаевского. А как вам кажется, есть ли произведения, которые лучше не переносить на сцену или экран?

— Жена Грина, Нина Николаевна, в воспоминаниях пишет, как в 1923 году супруги случайно узнали о том, что снят фильм по одному из гриновских рассказов. Сходили, посмотрели. Грин плевался страшно, поскольку ничего от его рассказа в картине не осталось.

Вообще-то, у Грина отзывчивая на кино проза, и довольно много его произведений  экранизировано. Автор может быть недоволен результатом. Но надо понимать, что если по книге снимают кино — значит, она интересная и важная.

— Хочу спросить о другом герое, у которого тоже немало экранизаций, — Шукшине. В свое время Георгий Бурков утверждал, что смерть Шукшина была подстроена. Вы согласны?

—  Сложно сказать. Думаю, что если отвечать буквально, то все-таки нет. Доказательств спланированного убийства Шукшина не обнаружено. Кем эта «спецоперация» была заказана, кем проведена? Хотя я знаю довольно много людей, уверенных, что Шукшин погиб неспроста — начиная с его вдовы. И в метафизическом смысле это было именно убийство.

Мы не совсем правильно воспринимаем Шукшина. Для многих это автор рассказов про чудиков — обаятельной, но не очень глубокой прозы. А Василий Макарович был довольно конфликтным человеком. Он недолюбливал советскую власть, не мог простить ей гибели своего отца. Мечтал снять фильм о Степане Разине — не просто историческую картину, а фильм о вечном противостоянии свободы и государства в России. Шукшин никогда не был государственником. И власть это хорошо понимала.

— Но как реагировала?

— С одной стороны, Шукшин был ею обласкан: орден, Госпремия. Затем были похороны на Новодевичьем кладбище, Ленинская премия. Но, с другой стороны, от бдительных глаз не могло укрыться то, что Шукшин был врагом властей почище любого диссидента. И его фильм о Разине должен был стать некой мистерией — а если пофантазировать, то даже началом народного крестьянского восстания.

 — Вряд ли это входило в планы Кремля…

— Ни в коей степени! Поэтому были предприняты все меры, чтобы остановить работу над фильмом: то запрещали картину, то не давали денег на съемку. Но Шукшин был упорным, пробил-таки фильм своей жизни. И тогда оставался последний шаг…

Осенью 1974-го Шукшина нашли мертвым в каюте теплохода «Дунай». Если бы я писал о нем философскую, а не документальную книгу, то придерживался бы версии убийства. Хотя, конечно, интоксикацию организма от переизбытка сигарет и кофе тоже нельзя не учитывать…

— Что из творческого наследия Шукшина ложится вам на душу?

— Очень интересен поздний Шукшин, автор замечательных рассказов. Мне также очень нравится фильм «Странные люди» 1969 года — нетипичный для Шукшина. Это был, можно сказать, такой артхаус, попытка снимать поэтическое кино. Картина фактически провалилась в прокате. После чего Шукшин резко поменял манеру киноповествования, не кивая на то, что «публика — дура». Он сделал ставку на народное кино: «Печки-лавочки» и, конечно же, «Калина красная». История про Егора Прокудина принесла ему невероятный успех.

Посмотрел хороший спектакль «Рассказы Шукшина» в столичном Театре наций, чрезвычайно искусно сделанный — но при этом, как мне кажется, все же поверхностный, в какой-то водевильной манере. Но вкусам широкой публики он отвечает.  Плюс чрезвычайно обаятельные актеры: Евгений Миронов, Чулпан Хаматова, Юлия Пересильд, Павел Акимкин, Юлия Свежакова… Думаю, Шукшин  был бы очень доволен увиденным.

— Чем живет Литинститут под вашим руководством?

— В начале 90-х наш вуз переживал тяжелые времена. И, к счастью, уцелел. Но довольно сильно изменился, и в чем-то — не в лучшую сторону. К примеру, в советское время было невозможно поступить в Литинститут после школы. Сегодня правила изменились, и очень заметно, что абитуриентам не хватает жизненного опыта. Не было раньше и такого явления, как образовательный стандарт. А ведь  у нас творческий вуз, и хотелось бы подальше уйти от программы обычного филфака. Другие трудности связаны с тем, что не в самом лучшем состоянии общежитие, что реконструкция помещений института проходит без переселения студентов и преподавателей.

Еще мне не нравится, что проход в институт со стороны Тверского бульвара по-прежнему закрыт. Но игнорировать вопросы безопасности в центре Москвы тоже не дело.  У нас не проходной двор, но любой журналист может связаться с ректоратом и беспрепятственно получить разрешение на посещение занятий, встречу с преподавателями и так далее.

Вообще, считаю, что наши студенты — счастливые люди: они живут и творят в очень интересную эпоху. Сегодня нет цензуры, а это значит, никого не высылают за границу, не рассыпают гранки книг. Не устаю повторять студентам: реализовать себя в литпространстве трудно, но шансы есть всегда. В свое время появление Толстого и Достоевского было чудом, а не закономерностью. И это значит, подобные чудеса еще произойдут. Я в это верю.

— Понятно, что очень непросто совмещать пост ректора и практическую писательскую деятельность. Остались ли для вас интересные персоны для жизнеописания?

— Кажется, я закрыл для себя тему ЖЗЛ: семь книг — это немало. Но если подумать… Очень интересная личность — Василий Розанов, ушедший от нас ровно сто лет назад. Его биография уже есть, но хотелось бы написать о нем более страстно.

— Многое ли из книжных новинок удается прочесть?

— Я член жюри премии «Ясная Поляна», поэтому читать приходится немало. Кроме того, нередко книги мне дарят их авторы. Какие-то интересные тексты рекомендует супруга.

Что запомнилось? Мне очень нравится новый роман «Брисбен» Евгения Водолазкина. У Яхиной, надо сказать, получились обе книги: «Зулейха открывает глаза» и «Дети мои». Заметил, что почему-то крайне мало произведений о современности. Мне это непонятно. Видимо, мы еще «не закрыли» двадцатый век.

В то же время писатели стали выпускать документальную прозу, это очень хорошая тенденция. Серия ЖЗЛ сейчас на подъеме: активно себя проявили Захар Прилепин, Павел Басинский, Сергей Шаргунов, Майя Кучерская, Валерий Попов, ваш покорный слуга…

— Какое место в вашей жизни отводите поэзии и драматургии?

— Стихов никогда не писал. Сочинил единственную пьесу, но понял, что это не мое. Из современных поэтов-мастеров с интересом читаю Максима Амелина, Сергея Гандлевского, Олесю Николаеву. В хороших стихах — правильная пропорция мыслей и чувства. Одинаково приемлемыми считаю и рифмованный стих, и верлибр.

— Что ждет литературу в эпоху клипового мышления?

— Как ни странно, сегодня роман — наиболее востребованный  жанр. Читатель хочет купить книгу и погрузиться в мир героев, испытать множество переживаний. В прорицатели не записывался, но думаю, что коммерческое будущее именно за романом. Разумеется, чтобы писать большую прозу, писателю нужно обладать талантом, длинным дыханием. В конце концов, требуется элементарная усидчивость. Недавнее закрытие отечественных толстых литературных журналов, «Ариона» и «Октября», — это грустные новости, безусловно. «Октябрь» выгнали из помещения, а оно стоит пустое — очень странно все это, просто бред какой-то! Но давайте посмотрим правде в глаза: литература на этом не заканчивается. 

Юрий Татаренко

 

100-летие «Сибирских огней»