Вы здесь

«Человек из ресторана»: встать с колен

Театральную программу XII Рождественского фестиваля искусств открыл спектакль «Человек из ресторана» театра «Сатирикон» с его худруком в заглавной роли. Константин Райкин на встрече с журналистами поведал, что сцена «Глобуса» – самая похожая на сатириконовскую из всей России. Разница в том, что на родной сцене не все так, как должно быть, а здесь – «как у нас, но как и должно быть». На этой сцене Константин Райкин в разные годы сыграл несколько гастрольных спектаклей, и вот – история более чем столетней давности, но о человеке сегодняшнем.

На закрытой творческой встрече с журналистами Константин Райкин, не дожидаясь вопросов, с места в карьер заторопился рассказывать о наболевшем (стоит меня ткнуть – и я заведусь). Повел речь о лжи и нападках на его театр, о зарабатываемых честным трудом средствах и финансовых конфликтах с властями. О том, что человек есть мера всего. Россия превратилась в большую «человеческую птицеферму», забыв, что великая русская литература всегда провозглашала человека «как самую бесконечную ценность».

Совсем как в спектакле «Человек из ресторана» по повести-монологуписателя Ивана Шмелева (написанной в 1910 году). Так же искренне Константин Райкин отстаивает ценность своего персонажа – официанта Скороходова; так же рьяно его герой стремится поведать миру о тяготах, опускающих его на колени передсильными мира сего. «И чтоб я на колени! Этого не было, не было!» – уверяет лакей сам себя, ровно как вопрошает герой Достоевского: «Тварь я дрожащая или право имею?». И чем отчаяннее звучит протест против унижений, тем острее ощущается безысходность участи маленького человека.

Господа подзывают официанта, как безымянную собаку: «Эй, человек!», вкладывая сюда несколько иной смысл, чем в контексте о ценностях. Столько интонаций у этого слова, столько, оказывается, оттенков! Скороходов торопится к клиенту на полусогнутых ногах, зато серебряный поднос залихватски несет на трех пальцах. Он – честен и горд, судя по всему, ни разу никого не обсчитал. И эта честность приобретает гипертрофированные масштабы.

Его и жалко, за него и стыдно в ключевом эпизоде с найденными после кутежа деньгами. Тут не только на платьице для дочери – тут на целый домик в деревне, и без ущерба для «спонсора». Константин Райкин с юмором и беспощадностью к маленькому человеку разыгрывает феерический моноспектакль, где и пластика, и мимика текучи, подвижны, живы в диапазоне неуловимых нюансов. Благородный лакей мечется между двумя огнями – мечта и нужда, можно и нельзя, соблазн или закон, по уму или по совести, Господь ниспослал и Господь накажет. Несчастный счастливчик засовывает купюры то в карман, то в башмак, то за пазуху, перекладывает и перепрятывает с гримасой страдания перед неразрешимой дилеммой. Это вам не «быть или не быть» – это всего лишь «дозволено или не дозволено»…Официант услужливо отдает деньги хозяину, который в пьяном угаре с проституткой даже не заметил пропажи. Скомканную денежку в ответ как подачку за верную службу Скороходову взять не зазорно. И в этом – вся его рабская натура, бессильная против господина, случая, обстоятельств, чужой воли, шаблона «я бедный, но честный».

Страх перед божьим наказанием оказывается сильнее любви к сыну и дочери, помочь которым можно только деньгами. И все же любовь сильна – хотя бы потому, что греет тех, на кого направлена. А самого себя мучает и лишает остатков свободы, если ничего не можешь изменить в судьбе близких. Но и счастье дает, когда сын все-таки спасен, пусть другим человеком – более сильной личностью. И еще большее счастье от озарения, снизошедшего вдруг. В уста большого, высокого, немногословного старика, укрывшего мальчишку от погони, и вкладывает свой главный посыл писатель-христианин: «Добрые-то люди имеют внутри себя силу от Господа». А персонаж Константина Райкина, усваивающий урок, готов к продолжению этой мысли: «Как бы хорошо было в мире, если бы человек понимал это и берег в себе». И спина распрямляется, и глаза светлеют от слез. Это и есть момент истины, выявляющий самое красивое в человеке. Даже если это и мимолетно в нем. Такие крайности души, как низменное и возвышенное, проявляются лишь при вспышке молнии.

По глубине образа Скороходов вряд ли конкурент уже сыгранным великим ролям. Что нового можно открыть миру после Контрабаса, короля Лира, Подпольного, Грегора Замзы… Но кому еще мог отдать главную роль молодой режиссер Егор Перегудов, им же самим и приглашенный в «Сатирикон»? Райкин работает на одном дыхании, накрывая огромный зал «Глобуса» волной неиссякаемой энергии. Король играет и самого себя, и свиту. В этом густонаселенном спектакле (на поклон выходит 25 актеров) кто-то мелькает статистом, а кто-то исполняет несколько ролей. Но это бенефис, соло, моноспектакль, театр одного актера, вокруг которого крутятся, вращаются и взаимодействуют планеты и спутники.

И лишь один равный партнер у Константина Райкина – художник Владимир Арефьев. Его сценография подчеркивает ничтожность человека перед Судьбой, какой бы великой душой он ни обладал. Движутся стены, позволяя этой песчинке находиться только на отпущенном ему кусочке пространства, то зажимая его наедине с соперником, то выталкивая навстречу черному Космосу. А то снова возвращая в стены обжитого мирка. Его уволили из ресторана, а потом взяли обратно. Теперь служить надо еще неистовей. Прислуживаться тоже.

«Человек! – заявил выдающийся артист на творческой встрече в гостевой «Глобуса». – Человек – вот главная ценность». И тут же высказался об актерах, которые, устремляясь за заработком в антрепризу и сериалы, уподобляются расстроенному роялю, на котором играет кто ни попадя. Официант, кружа возле рояля, отрабатывает «кушать подано» по первому зову. «Человек! – подзывают господа, понятия не имея, как его зовут. А нужно ли имя ему?

Яна Колесинская

Фотографии спектакля «Человек из ресторана»
предоставлены пресс-службой театра «Глобус»

100-летие «Сибирских огней»