Вы здесь
Где мерзнет живая вода
* * *
Огибаешь местность — пустырь, кабак,
прорастаешь вглубь ледяной травой.
Понимаешь: вера твоя табак
под дождем осенним, густой листвой.
Все, что было, — в общем-то, не твое.
Все, что будет, — есть ли оно вообще?
Ты — трава, иллюзия, почтальон
на прогулке в белом своем плаще.
Носишь новости: вот вам пришло письмо.
А в письме неразборчиво что-то там.
Вроде даже приходит письмо само.
Да и плащ твой шастает тоже сам.
Был бы вывод, но вывода тоже нет,
да и фиг с ним — просто махнешь рукой.
Но в конце тоннеля включили свет —
невозможный, ласковый, золотой.
* * *
Леска памяти крутится, длится.
Подсекаешь — была не была.
Только окунь — блестящая птица,
чешуя от крыла до крыла.
Если выудишь — знай, все пропало,
все ушло, все заилилось так!
Все, что пело, плескалось, ласкало,
все, что помнишь зачем-то, дурак.
Воздух ртом бесполезно хватаешь
и глядишь неотрывно в закат.
Ничего не вернется, товарищ.
Ничего не простится, камрад.
Так смотри же в глаза окуненку —
там вселенской печали плотва.
Дайте рифму ребенку, котенку,
дайте вспомнить, зачем мне слова.
* * *
там где осень проходит где мерзнет живая вода
по черненому краю серебряных зябнущих лужиц
я такая как все я сегодня такая одна
незнакомка река полудрема зевающих улиц
обернусь посмотреть обернулся ль скучающий клен
Лена Людочка Настя никто ему в общем не нужен
имена на стекле сколько их полустертых имен
только шарф меня знает в лицо и сжимает все туже
опереться на воздух и крикнуть ему не грусти
дождь не лечит от смерти но все наносное смывает
если осень приходит пора журавлей отпустить
и смотреть как светло им за гаснущим облачным краем
* * *
ничего не случится никто не проспится отсюда
ничего не останется прежним ни веры ни чуда
я смотрю на собаку ну что же ты плачешь собака
ну какого рожна ну какого бескрайнего мрака
там под снегом шевелятся травы глупы и безродны
и сгущаются реки в объятьях смертельно холодных
я смотрю на собаку я тоже такая собака
как тут сука не выть как тут в темном углу не заплакать
мы еще повоюем мы насмерть стоим до рассвета
продержись полчаса не бросай своего человека
эта снежность дана нам на вырост — студеное поле
офигенное белое-белое поле такое
* * *
Что-то серое — может быть, осень,
и дымок голубой — первоцвет.
С нас потом обязательно спросят
в тихом месте, где плещется свет,
за погибшие травы, за песни
и за все, что случалось с тобой.
Как летел над водой буревестник,
над остывшей бесцельной водой.
Вот щенка беспокойного треплешь —
то за ухом, то мягкий живот.
Ты с тоской далеко не уедешь,
неустойчивый маленький плот.
Все, что видишь, — лишь серое в белом,
чем живешь — черный чай в тишине...
И чтоб дудочка, дудочка пела
обо всем, что напишется мне.