Казаков В. Холопы. Роман-дурь. — М., АСТ: Астрель; Владимир: ВКТ, 2009

СПАСИБО БЕЛУХЕ

Фантазировать всегда приятнее, чем просто описывать. Придуманное всегда ярче наличного, реального, опостылевшего. Но не всегда это, нафантазированное писателем, близко читателю. Все дело в мере, в той дистанции, которая отделяет придуманное от непридуманного. А также в амбициях и претензиях автора, зачастую превращающего свое фанто-произведение в мир своевольного «Я», для которого все прочее — только материал для удовлетворения своих творческих инстинктов. И потому, читая асов и мэтров современных фанто-утопо-антиутопо-фэнтэзийных жанров, будто бы озабоченных будущим многострадальной России, видишь, в первую очередь не Россию, а писателей: Т. Толстую и В. Сорокина, О. Славникову и С. Доренко, А. Проханова и П. Крусанова и др. Каждое слово их писаний, безусловно, квалифицированных и высокоумных, так и вопиет: «Это я сочинил! Это я так увидел! Это моя будущая Россия!»
В этом смысле Валерий Казаков в своей книге «Холопы» скромнее и проще коллег по жанру. Отсутствие претензий на высоколобость в книге обнаруживается сразу же — в узнаваемости имен и фамилий персонажей и деятелей середины XXI века, простоте расшифровки российской истории, нам уже знакомой и предлагаемой, придуманной, спрогнозированной на основе российской и мировой современности. Эти простота и прозрачность художественной футурологии В. Казакова, безусловно, привлекают. Хотя перепады в его романной идеологии, композиции, образности, лексике способны шокировать избалованный вкус. Как на качелях: «Холопы» то коробят, то восхищают, огорошат юмором, почти казарменным, и вдруг удивят сатирой, едва ли не салтыковщедринской.
Итак, роман имеет традиционно романный зачин: в сибирскую провинцию приезжает высокопоставленный чиновник, назначенец из Москвы. Но это и не обыкновенный чиновник из обычного романа, прибывающий в обычное захолустье, а человек-недоумение, человек-шифр, человек-фантом. Он и продукт, и фигурант той действительности, которая, волей автора, существует в постдемократической России. Ее быт, обиход, этикет и официоз читателю еще предстоит нарисовать в своем воображении. Поначалу же изумляешься какой-то ядовитой резкости, смехотворной экзотичности карикатур, особенно имен героев. Затем принимаешься за расшифровку заданного «кроссворда». Енох Минович Понт-Колотийский, посланец самого Президент-Императора Преемника Шестого, прибывает в Чулымский удел Барабинского особого окуема под начальство Генерал-Наместника Урзы Филипповича Воробейчикова. Такова на языке «Холопов» завязка романа и его сюжета. Расшифровка: Россия через пятьдесят лет вновь станет империей, какой была века два-три назад; в ней возрождены сословия, но царит невероятное смешение народов, рас, эпох, языков, о чем и говорят имена. Библейское «Енох», отцом которого был, вероятно, китаец «Мин», «Понт» — нечто античное и в то же время жаргонно-блатное, «Колотийский» — на усмотрение читателя. «Урза» — конечно, от тюркского «Мурза» (или «ураза»: праздник, гулянка), чьим отцом был славянин Филипп, а Воробейчиков — фамилия из разряда говорящих, указывает на характер и темперамент генерала-выскочки, недалекого служаки и карьериста с мелкими амбициями.
Все это мгновенно проносится в сознании читателя. Он уже подготовлен к восприятию следующих сатирических неуклюжестей, настроен на нечто анекдотическое, в духе «Чонкина» В. Войновича или «Палисандрии» С. Соколова. И В. Казаков дает ему эту комическую пищу, этот материал, на котором построен роман и который писатель взял из политической, экономической и культурной жизни нашей эпохи, из нынешних СМИ, спроецированный на гипотетическую середину XXI века. Легко расшифровывая придумки автора, одновременно следишь за ходом его мысли. Худо, хуже, чем сегодня, будет в той, казаковской России, ставшей Сибруссией. В ней «институт преемничества стал конституционным», территория урезана от Одинцова на западе до Красноярского края на востоке (Красноярск превратился в китайский Дзин-дзе-мин), государственным языком вот-вот станет гибрид китайского, азербайджанского и разговорного американского (от русского останется только «произношение, ненормативная лексика и жесты»). Книги и газеты останутся, но их «мало кто читает»: «все, что необходимо, записано на маленькие CD-диски». В страну вернулись помещичье землевладение и крепостное право, дворянство и дворянские звания (Енох, например, мечтает стать графом). Формой народного представительства является Всенародный Всевеликий Курултай, но все решения в стране принимает не он и даже не Августейший Президент-Император-Преемник, а Всемирнейшие Хранители и Великолепная Семерка. Ибо вместо прежних ведущих кап. стран осталась потерявшая могущество Афроюсия (США) и Объевра, т.е. Объединенная Европа.
Удручающая дикость нравов почти узаконена: ритуальная коррупция, животное пьянство, почетная безграмотность (иные чины и читать-то не умеют), полная сексуальная свобода и т.д. Но это не становится поводом для выстраивания писателем каких-то культурологических моделей, конспирологических схем и апокалиптических предсказаний. Очевидно, что В. Казаков пишет не о будущем, а о настоящем с помощью будущего, путем гротескных преувеличений и небольшого временного сдвига. Отсюда-то и эта неподдельная веселость автора книги, фельетонные приемы в конструировании говорящих фамилий, в конце концов, оптимизм.
Вместо нагромождения мифологически-эзотерических рассуждений, он дает пушкински простенький сюжет о любви наивной, светлой, чистой девственницы Маши Званской (след Г. Державина!) к Еноху вкупе с избитой до штампа утопией о Шамбале. Если любовь Маши к столичному пришельцу указывает на «Евгения Онегина», то «Дубровский» и «Капитанская дочка» дают автору канву для разбойничьей темы и изображения очень похожей на Белогорскую — Чулымской крепости, чей комендант весьма напоминает старика Миронова. На Маше автор оттаивает, а на атамане Макуте-бее и его помощнике Сар-мене отдыхает. И пусть они грубы и разбойны, эти «дети каторги», зато они свободны, вольны и по-своему благородны, помогая главным героям романа — Маше и ее подруге, бывшей агентше спецслужб Эрмитедоре, а затем Таре, «стражнице Входа» в Шамбалу — спасти святое место от уничтожения. «Никак не можем мы пропасть и раствориться в лесах, попрятаться, ровно холопы Августейшего Демократа, за спины убогих, сирых да обездоленных, потому как, может, мы — последняя опора народная», — говорит атаман.
В этом монологе мы встречаем расшифровку ключевого слова романа: холопы — это не крепостные крестьяне, не простолюдины, а слуги Царя-Преемника, придворные, или просто чиновники. Здесь, в этой чиновничьей теме В. Казакову трудно найти конкурентов. Ибо он сам чиновник с большим стажем, знает бюрократический аппарат и его людей, интриги и приемы закулисья и подковерной борьбы не понаслышке. Об этом можно судить по его недавней книге «Записки колониального чиновника». И хоть главным в романе по всем признакам — приключенческий сюжет с похищениями, побегом, погонями, стрельбой и т.д. — является любовь Маши и Еноха и их участие в спасении Шамбалы, писатель немало страниц посвящает чиновникам-холопам, «жадною толпой стоящим у трона». Автору достаточно назвать этих прохиндеев, подхалимов, лизоблюдов, извращенцев и «лукавых царедворцев», например, Казимиром Желдорбаевичем Тарабарабуриевым или Юнусом Маодзэдуновичем Ивановым, чтобы почувствовать их вопиющую отрицательность. Если же писатель берет рангом повыше и называет визиря Преемника Владисуром Джахарийским или политолога и «тайного колдуна Кремля» Павлином Тойотовичем Глебовским, то чувствуешь уже нечто большее — политическую ориентацию автора «Холопов».
О симпатиях же В. Казакова приходится догадываться от противного: это не те, кто служат денежному мешку и тотальной лжи, низким инстинктам властолюбия, похоти, пьянства, раболепства. Это те, о которых величественный старец-«глашатай воскресшего старинного бога», причастный Шамбале, говорит в своем пророчестве: «Было такое время, когда все люди великого белого племени знали, что они дети великого бога и от прародителей своих — сами боги и равные в силе богам». Со временем, увы, свет истины погас, и пришли люди-сорняки, а вместе с ними рабство во всех его вышеуказанных проявлениях. Этим рабством больны, хотя бы отчасти, все в романе, кроме Маши, которая еще, по сути, дитя. Да и дождаться в этот раз, в этот год откровения и очищения с помощью посланцев Шамбалы не удалось. Но у таких героев, как она, еще все впереди. Так же, как и у Макуты-бея и Сар-мена, Даши — служанки Маши и ее жениха, отважного Юня. И только Еноху автор не оставил никаких шансов. При известии о готовящемся спецназом взрыве Входа в Шамбалу, им овладевает панический страх, и он кричит Маше: «Кого ты собираешься спасать? Этот сброд, этих ничтожеств… быдло оно и есть быдло… И страна эта проклята, проклята. Может, с ней, действительно, так и надо, бомбу на голову и конец!..» Войдя в раж, он чуть не убивает Машу, зато убивает свои любовь и душу. А вскоре умирает и физически, загрызенный медведем.
Так В. Казаков, в лице не самого худшего среди чиновного сословия Еноха, рассчитывается с «холопами» из среды бюрократов, которые, действительно, могут довести страну до ручки. Но, слава Богу (или Шамбале?), что ими не исчерпывается народ Сибруссии. В момент, когда надежды на возрождение страны людей, равных богам, особенно сильны, в пиковый момент любви Маши и Еноха является величественный пик горы Белухи. «Белоснежная, искрящаяся», «великая и заповедная», «одно изображение» которой «творило чудеса, лечило, утешало, помогало многим людям остаться хоть в какой-то мере людьми», она не позволяет роману скатиться в анекдот, фельетон или «дурь», как почему-то значится в выходных данных романа, в боевик или love story.
Особенно порадуется этой романной Белухе сибиряк. Ибо гора эта алтайско-сибирская, что можно счесть за иносказание о том, что спасение России от всей этой гибельной карикатурности жизни нынешней и, не дай Бог, будущей, придет отсюда, из Сибири. И вряд ли кто может это серьезно оспорить.

Владимир Яранцев