Липскеров Д. Демоны в раю. Роман. Астрель АСТ, 2008

ДОТЯНУТЬ ДО НЕВОЗМОЖНОГО

Легко, непринужденно написана эта развеселая книга. Как, впрочем, всегда у Дмитрия Липскерова, мастера запланированных импровизаций. Его стихия — сюжет и неисправимые чудаки в роли главных героев. Не читаешь, а находишься в потоке, несущем неведомо куда. И сопротивляться этому чувству уносимости не хочется, вот что интересно.
Так и герои Д. Липскерова — как колобки, тоже вечно куда-то катятся. Валерий Рюмин, виртуоз зубовного скрежета из кабардино-балкарской глубинки, — до помощника президента, его друг Снегов — до зампреда думского комитета по этике, запорожец Кранов (он же Кран) — до крупного рекламного босса в Москве, его друг и земляк Слонов (он же Слон) — до гения монетно-купюрного дела. Типичных провинциалов, их объединяет успешность, правда, какая-то нездоровая. Добрались они до рая всемогущества и вседозволенности, купаясь в деньгах и власти, какие может дать только Москва, но ангелами себя не чувствуют. Скорее, бесами, удовлетворившими свои земные похоти-прихоти. Дальше и выше — уже не получится, замес не тот.
Но автор своих героев не судит, наоборот, поощряет их. Появляется азарт, адреналин в крови, как у Слона, впервые сработавшего гипсовую модель советского рубля. И было бы жалким занудством читать морали. Поддерживать драйв, кайф можно и крутыми поворотами тем, сменой персонажей, благо, у автора их, как у демона, запас превеликий. Так, вслед за амбициозными запорожцами, мечтающими о бизнесе любой ценой, на сцену является начальник сургутской колонии «Зяблик» Чмок со своей зэковской женой. И войновическим беспардонным юмором, явленным в застрявшем в дырке в женской душевой начальственном члене.
На этой волне разухабившейся веселости роман въезжает в меланхолическую тему помощника Президента Рюмина. С разных сторон показывает нам писатель своего многогранного героя. А точнее, лепит прямо на ходу. Вот он в высоком кремлевском кабинете обсуждает с главой государства свой предстоящий полет в космос. Вот он на совещании с молодыми литераторами — мудрый советчик, терпеливый наставник и усталый чиновник, исправляющий должность. Вот он в своем кабинете, одолеваемый разноречивыми мыслями: «бросить все… и год прожить человеком без определенной работы», и тут же: «не может существовать без нескончаемой партии в шахматы». А вот в стоящем поезде, зачитавшийся брошюрой об экспрессионистах и избиваемый за мнимое воровство. Нечаянный секс с женой парикмахера — награда за побои, в извинение за излишнюю психологичность. Так что уже можно делать вывод о том, что серьезный тон — не для Д. Липскерова. А то, из чего «лепятся» его герои, можно назвать трагикомичными случайностями. Но ведь именно такие «случайные» люди и становятся легкой добычей первого встречного демона.
И не один Рюмин. Все прочие герои этой книги зависят от нечаянностей жизни еще больше. Они ее продукты, точнее, произведения. Иногда в прямом смысле, в лице дочерей Слона, Чмока и Крана — Нинка Утро, Карина Полдень и Светка Вечер (клички по цвету волос). К концу романа эта фатальная неуправляемость (обезбоженность) мира наконец-то находит конкретное воплощение. Демон по кличке Карл вытворяет что хочет, вертит и крутит людьми, как ему заблагорассудится, особенно преуспевая в эротических сценах.
Когда же этот похотливый демон, устроивший переполох на Лобном месте в Москве, поселяется за стеной кабинета Рюмина, вспоминаешь уже не Войновича, а Булгакова. Точнее, Воланда и то царство абсурда, которое он временно установил в сталинской Москве. Но если тогда, в 30-е, главенствовал страх, навеявший Булгакову евангельские ассоциации, то ныне, в 2000-е, даже и он кажется слишком интеллектуальной эмоцией. Все упростилось настолько, что сводится к «бабкам» и бабам. Для того, чтобы ощутить кайф от них, разум и не нужен. Карл оглушает одну из девушек таким сексом, что «мозг тщился проанализировать, а потому затух вовсе».
Собственно, таким же образом написан и весь роман. Один только Рюмин тщится как-то осмыслить себя и то, что вне себя. Но это столь же бессмысленно, как дорисовывать глаза девушке на любимой картине Модильяни. Глаза, как известно, это тоже мозг, только наружный. Значит, и смыслу в этой жизни помощника Президента, призванного вносить этот смысл в жизнь, нет места. Зато демонам — лафа. Люди еще не понимают его, как не понимают своего счастья. А ведь стоит внять словам Карла, что он сам свое предназначение и что «составлять космический паззл» из нелепых поступков (биться лбом о статую Лобного места, корчить рожи космонавтам по ту сторону иллюминатора, разводить в тюремной камере философские разговоры и т.д.) можно «для собственного развлечения» и что «во всем нелогичном — всегда логичный конец», и можно самим стать такими же лихими демонами. И тогда настанет рай, хоть и для демонов.
Такой вывод, как будто, противоречит ходу событий романа. Ибо и Кран, и Слон и даже Чмок, испытав немалые потрясения (гибель дочери, жуть тюрьмы, блеф любви), как-то по-человечески теплеют, выпадая из дурной бесконечности карнавальных по форме, но бессмысленных по содержанию происшествий. Но есть тут еще и такая тонкая вещь, как политика, неподвластная, как известно, ни чувству, ни разуму. Ее воплощает Рюмин —человек, по сути, сходящий с ума от обязанности служить фантому гос. интересов (на деле — президентских), всей душой при этом стремясь в обратную сторону — в детство и к своей детской любви по имени Эля. Рекламист Кранов и денежных дел мастер Слонов — верные рядовые политики, хотя, может быть, и не ведающие об этом. А чего стоит друг Рюмина Снегов — типичный халявщик, засевший в Госдуме, думать разучившийся задолго до Думы.
Неуютно в этом мнимом раю ни демонам, ни ангелам. Карл, покидая Москву, говорит, может, и нелогично (сам-то каков?): «Нет, в этом мире все дегенераты!» Неуютно до тех пор, пока в них еще теплится нечто человеческое. Когда же и оно испарится, и все станут, подобно Карлу, «кварками», «гипотетическими частицами», из которых «состоит весь мир», настанет царство демонов. Которые, однако, живут далеко не в раю. Предчувствует ли Д. Липскеров своим романом такой исход для человечества в размерах одной страны или одного столичного города? Внятного ответа нет. Пока что сквозь веселость героев его прозы слишком явно просачивается горькая печаль. Они все больше мечтают, чем по-настоящему делают. Чтоб оттянуть неизбежное. А если повезет, дотянуть до невозможного. Они знают, что демоны и рай — понятия несовместимые. Каждый должен быть на своем месте.

Владимир Яранцев