Огни Кузбасса. Журнал писателей России. — Кемерово, 2012, № 1, январь-февраль

Этот номер имеет более или менее предвыборный характер. Очевидный, когда на первых страницах журнала кузбасские писатели обсуждают на «круглом столе» в январе текущего года безальтернативность В. Путина на президентских выборах. Или когда в рубрике «Очерк» публикуются весьма сухие, порой языком официального документа писанные, «записки инженера путей сообщения» Б. Дюкина о строительстве областной автомобильной дороги, где можно узнать, какие ООО, ОАО и АК ООО производят строительство, имена строителей разных рангов, цифры и даты и, наконец, увидеть фото, на одном из которых значится название пропрезидентской партии власти. В этом свете явно предвыборной кажется публикация в рубрике «Проза» «Пяти ступеней к воскресению (Стася)» Анны-Нины Коваленко. Ибо в глаза здесь прежде сего бросаются неприглядные картины и сценки из современной американской жизни, в пику «западничеству» некоторых либеральных кандидатов в президенты. Впрочем, жанр автобиографических записок героини, вынужденной зарабатывать позированием для местной художественной богемы, предполагает массу житейского, бытового «сора», вроде болтовни под «кофе по-американски» или зарисовок нью-йоркского метро и его «трэйнов» (поездов). Вообще, прихотливо связанные главки из разных периодов бытия героини, в том числе российского, доэмигрантского, не имеющие четкой привязки ни к месту, ни ко времени повествования, напоминают стенограмму типично женских разговоров — многословных, скачущих от темы к теме, эмоциональных, но зорких на подробности. Так вот эти «сорные» стороны жизни американцев и выплывают, «проговариваются» («пробалтываются»). И являются какие-нибудь «презервативы под батареей» при уборке съемной квартиры или нечаянно спугнутая в потемках другого жилища парочка геев. Большое количество американо-английской лексики, фраз, идиом, русскими буквами зачастую написанных, заостряет вопрос о смысле произведения: страдает героиня от всех этих гримас заокеанской своей экзистенции или мало-помалу привыкает к ней, «втягивается»?
На фоне запутанно-многословных записок А.-Н. Коваленко повесть Т. Ильдимировой «Чужие квартиры» кажется образцом кристальной ясности. Яснее всего сама главная героиня Вера, студентка, подрабатывающая репетиторством, которую побуждают к этому, видимо, не столько деньги, сколько потребность в общении, внимании к себе как к женщине. И она это внимание нечаянно находит в отце одной из своих подопечных, чьего прикосновения ей однажды оказалось достаточно, чтобы исчезли «все ее принципы и правила» и чтобы долго потом отмываться, в буквальном смысле слова (злобная надпись на подъездной стене о легкодоступности ее любви). Намек ли это на грядущую судьбу изгоя, «белой вороны» или, наоборот, на крутой поворот в ее жизни (в финале Вера настырно закрашивает слишком черную надпись побелкой), автор не расшифровывает. Зато З. Естамонова в своей публицистической статье в рубрике «Искусство» весьма ясна в своем антимодернистском и антилиберальном понимании искусства, утверждая эту ясность обильным цитированием очень разных мыслителей и деятелей: Э. Неизвестный и Х. Ортега-и-Гассет, А. Яковлев и А. Гайдар, О. Шпенглер и С. Говорухин. Симпатия ко всему советскому, «романтическому», чуждому «распредмечиванию» искусства реализму, антипатия к примитивно-вредоносному ТВ и масс-культу в целом — все это и так слишком знакомо по патриотической и центристской печати, чтобы столь избыточно цитировать-разжевывать. Поэзия в журнале столь же воинственно-духоподъемна: М. Струкова призывает «внеземную охрану» и «воина с огненным мечом» «править правду на русской земле», В. Зубарев стремится «с наважденьем высоким / подковать легковесность стиха», А. Фролов чает скорого пробуждения от «похмельного сна» богатыря, который «свернет горы», и только Е. Елистратова «мельчит», давая россыпь очерковых четверостиший «городской мозаики». Также в журнале представлены рубрики «Заповедная Сибирь», «Критика / Литературоведение», «Литературная жизнь».