Вы здесь
Предзимье
* * *
Уже темнеет, копится
По окнам синева,
И печь на кухне топится,
И в ней гудят дрова.
С вязаньем мама горбится,
Лелеет кот усы...
А за стеною в горнице
Ударят вдруг часы,
Качнется все, закружится,
И дом заполонят
Предметы, вещи... С улицы
Войдут отец и брат.
И все как раньше вроде бы,
Как много лет назад.
Так почему же родичи
Мне не глядят в глаза?
Я с табаком и спичками
Во двор — утишить грусть,
Себя отравой пичкаю
И в дом не тороплюсь.
...Я слез своих не скрою
И горя своего:
Сейчас я дверь открою,
А в доме — никого.
* * *
Все чаще и чаще мне снится
Родная деревня в степи:
Беленые избы, забытые лица,
Калитка, как прежде, скрипит.
И августа терпкость густая,
Полыни горчайший настой,
Гусей говорливая стая
Над скошенною полосой...
Так близко, так явственно, вроде
Все можно потрогать рукой —
Скирду, что стоит в огороде,
И бочку с водой дождевой...
Но сон растворится, как в дыме,
В горячем степном мираже,
Где были с тобой молодыми,
Куда не вернуться уже.
И радости нет в пробуждении —
Вот горе еще от ума —
Преследуют, как наваждение,
Исчезнувшие дома...
* * *
Я, робея, входил в этот праздник лесной,
Вспоминая утраты покинутых мест,
Где любимых берез белоствольный оркестр
Рассыпал свои древние гаммы окрест
И дрожал между веток их звук голубой.
Я в листву превратился, я множеством стал,
Этим ворохом шумных осенних повес...
Я себя ощутил — что я весь этот лес,
Приподнявший себя до высоких небес
И горевший в степи, словно желтый опал.
Я до вечера вместе с листвою шептал
Шелестящий мотив из березовых грез,
И ожи́ли восторги ребяческих слез,
Размывая пророчества смертных угроз,
Но усиливал ветер осенний хорал...
А потом вдруг оглохшее эхо с утра,
Тишина от корней и до голых вершин,
Ностальгический приступ — ты снова один...
И последний полет золотых паутин,
И опавшей листвы под ногой мишура.
* * *
Хотел бы создать я стихи,
С лицом моим старым несхожие,
О, первая вишня в цвету!
Басё
Февральчик, февраль — молодой паренек,
Ты солнышка мне покажи уголок,
Да так, чтобы я из окна увидал
В буране веселый прогал...
И чтобы, ударив в промерзшую дверь,
Я прыгнул с крыльца в голубую метель,
В середку, где солнце прони́зало снег
И синим столбом поднимается свет...
Февральчик, февраль, подними меня выше,
Туда, где не бесится ветер над крышей
И видно на тысячу ливней вперед,
Где прячется в травах весенний восход
И сердце степное надеждой живет...
* * *
В марте месяц совсем как иголка,
Истончился почти что на нет,
Он висит над далеким околком
И из прошлого сеет свой свет.
Там ночами вздыхали просторы,
Оседали снега средь полей
И призывно звучали валторны
К дому рвущихся лебедей.
Я вернусь в эти дали и сини,
Стану к озеру с мокрым лицом.
Здесь, под яром, мы сено косили
С молодым и веселым отцом.
Мы смеялись, кричали, шутили,
Поднимали все выше скирду,
В небе ястребы древние плыли
Через древнюю Кулунду.
Детский сон под березовым яром
Безмятежен и нежен, как шелк,
Это место отец наш недаром
Для работы и сердца нашел.
Нас потом разметало по свету,
Братья, где вы? Смогли ли забыть?
Вот мы спим среди сладкого лета
И нас мама не хочет будить.
* * *
А скоро по селам, по селам,
По голым прозрачным лесам
Первый снег голубым новоселом
Заживет, и привычное нам
Станет новым, другим, непривычным.
И народ оседает в домах.
Звуком тоненьким и синичьим
Открывается наша зима.
* * *
Ура, одолели мы зиму глухую!
Апрель заполняется гомоном птиц,
А раньше не слышали даже синиц —
Одна тишина заменяла другую.
И так надоела немая луна
И этот бесшумно крадущийся снег —
Казалось, он будет лететь целый век,
Холсты расстилая из белого льна...
И вот перемены — скворец говорливый,
Вернувшись из теплых загадочных стран,
С персидским акцентом про пестрый Иран
Вещает на сорок сторон торопливо,
И шумов, и гамов веселых орава
По улицам шастает и по дворам,
Устраивая по пути тарарам,
Не разбирая, где лево, где право...
Капели, ручьи, воробьиные споры,
И, кажется, звезды ночами звенят.
А может быть, с нами они говорят?
Ведь слышал же Лермонтов их разговоры.
И каждое новое свежее утро
Добавит в природу забытых до слез
Громов перекаты и шелест стрекоз,
Дрожащих зеленым своим перламутром...
А в августе возле румяной сосны,
Очнувшись от времени гулкого бега,
До боли захочется белого снега
И деревенской ночной тишины...
Письмо из заброшенной деревни
Здесь синее утро и синий снежок,
И скрипы под окнами русские,
Зима продолжается, милый дружок,
Под песни метельные, грустные.
В них больше не дышит любимая степь,
Снегирь на плетне догорает,
И жизни надежной старинная крепь
Шатается и пропадает.
Здесь в старых околках уже не живут
Ни птицы, ни звери веселые.
Здесь травы сгорают, и кладбища жгут,
И голуби плачут над селами.
Они по привычке летят на тока,
Но там заросло все травою,
И в воздухе горьком струится тоска
Меж небом и грешной землею...
* * *
Скоро дворникам листья мести,
Скоро осень в дожди запечалит
И последним гудком на причале
О зиме теплоход известит.
На приколы поставят баржи́,
Разведут корабли по затонам.
По холодным сибирским законам
Станут люди налаживать жизнь.
Мне начало зимы по душе,
Если честно, она меня лечит,
Я на «ты» с этим вьюжным наречьем
И живу на его кураже...
Здравствуй, город! Держи — вот ладонь!
Как я рад, что к тебе я приехал:
В каждой улочке — юности эхо,
И дурачит снежок молодой,
И скрипит под ногами обновой,
И подарки готовит в саду...
Я туда непременно приду,
Чтобы встретиться там с Соколовым.
Он стихов набормочет угрюмых,
В них метафор — с увесистый том,
Первосортных и крепких, как ром,
Извлеченный из древнего трюма.
...Мы прощаемся, мне уезжать.
Без цыганки я знаю дорогу.
Мне еще бы пожить здесь немного,
Новобранцем-снежком подышать,
Но погоны командуют: «Ать!»
...Город юности, здравствуй-прощай!
До свиданья, родное предзимье!
Побыстрее, судьба, увези меня —
Возвращения не обещай...