Родионов А. Одинокое дело мое… Мгновения лет мимолетящих. Статьи, заметки, очерки. — Барнаул: Алтайский дом печати, 2011

Эта книга — почти квадратная, высотой в 615 страниц — уже внешне напоминает сундучок с драгоценностями и артефактами. А стоит открыть — и утонешь в ее сокровищах — несметно-бесчисленных фактах, именах, названиях, датах драгоценного нашего прошлого. Нашего, т. е. сибирского, точнее сказать, алтайско-барнаульского, того, где в начале 18 в. зародился еще один, вслед за Тобольском, Томском, Иркутском, Красноярском, очаг сибирской цивилизации и культуры, материальной и духовной. Можно все это обилие частностей (как, при каких обстоятельствах, каким чудом или технологией зарождались заводы Рудного Алтая, Барнаул, Бийск и их закрома — памятники архитектуры и литературы, храмы и библиотеки, а также прославленные барнаульцы, коренные и временные) назвать просто краеведением, особого рода журналистикой местного значения. Фактически эта книга очерков таковой и является, будучи собранной из материалов, опубликованных в сибирской периодике, в том числе и в «Сибирских огнях».
Но можно назвать эту сокровищницу (книга превосходно иллюстрирована редкими фото и репродукциями) и результатом подвижничества одного из самых неравнодушных к своей малой родине сибирских писателей. Не зря то и дело встречаешь в книге горькие слова об «опустынивании» ландшафтов естественных и культурных, будь то разрушение построек Ю. Кондратюка или дома архитектора Носовича, утрата библиотеки Колывано-Воскресенских заводов или лежащее втуне лит. наследие поэта с эмигрантской судьбой Д. Кобякова. Обо всем болит и вопиет беспокойная душа А. Родионова. Прошлое края 18 и 19 вв. становится настоящим убежищем для писателя, увлеченно и многостранично рассказывающего о герое войны 1812 г., сибиряке с европейскими корнями А. Скалоне, спиртоносах на сибирских приисках, обороне Албазинской крепости или Сузунском монетном дворе с двухвековой историей. В этом вольном или невольном уходе в старину, видимо, и кроется секрет «одинокого лит. дела» А. Родионова. Нажмет ли читатель «кованую барнаульскую щеколду» — характерный для автора образ, означающий обряд открывания этой книги, вхождения в «мой дом», вопрос уже другой. Главное, что такие книги, даже в условиях «пустоты» сегодняшней «новой истории» (эпиграф к книге из В. Курбатова), не перестают выходить. Значит, будет и кому нажимать эту щеколду.