Щукин М. И. Лихие гости. Роман. — М.: Вече, 2012

ГЕОГРАФИЯ С БИОГРАФИЕЙ

Такие книги не читаются, а глотаются. И автор все делает для того, чтобы это «глотание» было как можно более комфортным и быстрым. Поэтому каждая главка каждой из четырех частей книги несет в себе какой-то «атом» неотложного интереса, кладет «кирпичик» в конструкцию интриги. Остановить чтение при этом практически невозможно.
Но можно подумать, что немалое, как в настоящей эпопее, количество персонажей, действующих лиц в романе, «работают» здесь исключительно на сюжет. Таково быстрое, «крутое» начало, когда незадачливый жених Данила Шайдуров «убегом увел» у зажиточного односельчанина Клочихина его дочь Анну. Знакомясь с историей знаменитых впоследствии купцов Луканиных, к которым уходят беглые молодые, тоже не заскучаешь: глава семейства, бывший ямщик, спас однажды купца Агапова от убийства и ограбления ушлыми «чаерезами», за что и получил приличный «бонус» — начальный капитал. Приключения юного вора-«форточника» Егорки по кличке Таракан словно «карту» сюжета разворачивают, обозначая географические точки событий: тайное поселение староверов и глубоко законспирированное логово трех десятков головорезов под начальством лютого молодца по имени Цезарь. Ландшафт романа и списочный состав его героев довершает городок Белоярск, откуда бандитам угрожает образцово-честный служака — новоназначенный подполковник-исправник Окороков, и где живет молодой купец Захар Луканин, для которого сей Цезарь враг не государственный, а личный. Окружение хлебосольного Захара — его сестра Ксения, опытный помощник Агапов (тот самый, спасенный) и нечаянная гостья дома и дама сердца героя «француженка» Луиза — в пассивности тоже не заподозришь.
Итак, сюжет в романе кажется главным, определяющим. Но в том-то и дело, что его нельзя идентифицировать без пересказа историй жизни каждого из героев. Эти истории, похожие на вставные новеллы, и объясняют (в основном, задним числом) мотивы поступков героев, превращая, таким образом, роман из историко-приключенческого в социально-нравственный. Наличие высокой нравственности, однако, не исключает богатства, позволяя быть Захару Луканину, почти по С. Маршаку, владельцем «заводов и пароходов». С другой стороны, безнравственность здесь — следствие не столько социальной неустроенности, сколько собственного эгоизма. Либо врожденного, как у племянницы Цезаря Марии Федоровны, совратившей его, во всех смыслах слова, с пути истинного, либо приобретенного, как у многих «цезаревцев», лишь в сплотке, в банде явивших во всей красе свои худшие качества.
Не исключено, что черных, злодейских красок бандитам и их главарю добавляет — по контрасту — соседство с обителью нелицемерной нравственности. Ибо селение староверов блюдет особо строгий, беспорочно-христианский уклад жизни. Их глава Мирон так и говорит Даниле и в поучение всем остальным «мирским» людям: «Отринься от греха, вышагни на чистую дорогу, и приведет тебя она прямиком в Царство Небесное». «Ради веры и воли мы все перетерпим», — добавляет он, когда сход решает, по заветам предшественников Мирона Ефрема и Евлампия, «закрыть проход (в высокогорном массиве) и от мира отринуться». Так как все, что происходит за этим «проходом», кто и чем там занимается, будь то Цезарь или Окороков, им одинаково чуждо. Вступают же в борьбу с бандитами-соседями они, только узнав, что те задумали изгнать их с насиженных мест.
После уничтожения цезаревцев, казалось бы, добро победило. Но слишком уж похожа эта победа на пиррову. По ту и эту сторону Кедрового кряжа результат одинаков: одни разбиты отрядом правоохранителей, другие, с позволения властей, закупориваются в своем раю, выпадая из истории, из мира, из настоящего времени. Лицензию же на «настоящее», истинное существование в гуще живой, без уклонов в полюса абсолютного зла и добра, жизни получают в итоге те, кто вне всяких «лагерей». В первую очередь, Данила Шайдуров, отведавший мучений физических — от Цезаря, и нравственных — от Мирона, после того как на его глазах поистине Христовой смертью погибает распятый цезаревцами старовер Никифор. Прошел Данила и через побои и ненависть тестя Артемия Семеновича, долго не желавшего родниться с ним, «суразенком». Судьба награждает Данилу, как и положено в старинных «нравственно-сатирических» романах 19 века о злодействе и добродетели, патриархальных блюстителях государственных и семейных ценностей.
Но без таких как Окороков и Луканин, Даниле было бы не выжить, не справиться с далеко не слабым и не наивным злом. И хотя автор много времени и места отводит в романе Захару Луканину как главной действующей (а не статичной, как староверы) нравственной силе, центру всего доброго и справедливого, что есть в этих глухих сибирских краях, образ его остается схематичным. Видно, как очень хочется М. Щукину дать больше жизни своему симпатичному («курчавая русская бородка», «по-девичьи карие большие глаза», «открытая добродушная улыбка») герою, описывая его беззаконную любовь к лже-Луизе. Но все же более убедителен он в своей главной роли — щедрого, нищелюбивого купца-благотворителя, преданного нравственным устоям жизни и потому мстящего Цезарю за поруганную честь своей сестры Ксении.
Цезарь, конечно, главный возмутитель спокойствия в Белоярске и ближней к нему Сибири. До того, как автор поведал нам его биографию, он казался исчадием ада — хладнокровным истязателем своих врагов, чаянно или нечаянно попавших в его закедровокряжинские владения. Но когда узнаем о нем все, начиная с детских лет, то образ антигероя двоится. Ясно, что Мишаня Спирин (подлинное имя Цезаря Белозерова) и жертва обстоятельств своей горемычной жизни, и продукт ее. И если бы не предательство родственников его приемной матери и «восторг», который он испытал при виде подожженного им поместья, может, и вернулся бы он в провинциальный гарнизон дослуживать свою офицерскую службу. Оказавшиеся в «нужный» (для дьявола-искусителя!) момент около него прожженная «племянница» Мария и злой расстрига-плут Бориска — другая жертва/плод судьбы, «хитрой и своенравной бабы», — довершили лепку образа злодея с новым, знаковым именем «Цезарь».
Знаковое это имя потому, что Бориска увлек его некогда идеей «собственного царства» в загадочной Сибири, где он будет не просто хозяином, но царем-Цезарем. И так «сладко было повелевать людьми, сладко было решать их судьбы, никому не подчиняться», что бывший Мишаня уверенно и быстро пошел навстречу мечте, «тренируясь» на таких как Ксения или Данила. И как тут знатоку сибирской старины и лит. классики — Г. Гребенщикова и А. Новоселова, а также предыдущих романов самого М. Щукина, не узнать в этой цезаревой (царской!) мечте легенду о сибирском Беловодье, благодатном крае-рае для крестьян и беглых каторжников? Только мечту искаженную, изуродованную обозленным на весь мир эгоизмом и лихоимством. Вот почему не романтиками оказались цезаревцы, а только гостями, лихими гостями, на земле предполагаемого Беловодья учинившими бандитский притон. Не зря и фамилия у Цезаря — «Белозеров», как отголосок оскверненной мечты.
Эта биография Цезаря, словно роман в романе, может быть, самое яркое в романе место. Не уступают ему в яркости (а порой и в содержательности) авантюрная биография Егорки и драма жизни старообрядческого старца Евлампия, когда-то бывшего государевым солдатом Бороздиным. Под влиянием этих просто и мастерски рассказанных историй и начинаешь думать, что главное в «Лихих гостях» не то, что они «лихие», а то, что они люди. Каждый со своей «планидой», «гостем» ли, «хозяином» или тружеником (купцом, крестьянином, ямщиком и т. д.) он является. Иными словами, главное не то, что это роман «приключенческий», а то, что это роман. То есть повествование о жизни в многообразии ее обстоятельств.
Сюжетная «рама» позволяет охватить в одно произведение немалое количество персонажей — людей из разных сфер и слоев жизни, вплоть до низших. С одной особенностью: в этом романе гораздо больше людей «дна» — «ухорезов» и каторжников, бродяг и нищих (одних обитателей ночлежки братьев Дубовых хватит на добрую повесть) — игрушек судьбы, как тот же Егорка. Особенность другая: явно приглушены мотивы революционного «бесовства», террористов-смутьянов, планирующих расшатать как патриархальную самобытность сибиряков, так и основы госстроя в целом — как это было в «Ямщине» и «Черном буране». Вместо этого, однако, М. Щукин вводит в ядро интриги авантюру с английскими (!) шпионами. Они покушаются на природные кладовые южной Сибири (не зря упоминается в романе Берлинская конвенция 1884 г. о «стране, не способной освоить свои природные ресурсы, которая должна предоставить их другим, более развитым странам», т. е. о России) под прикрытием научной экспедиции в район все того же Кедрового кряжа. К этому черному делу причастен — какие могут быть сомнения! — и Цезарь. Хотя и без особого энтузиазма: с навязанными ему англичанами он со своими подельниками хочет как можно скорее «развязаться» и быть «самим себе хозяевами».
Такова неполная картина этого неоднозначного романа, начатого столь «лихо», но оконченного уже не так уверенно и бодро. Бытие староверческого поселка, искусственно самоизолировавшегося, отнюдь не становится идиллией. Цезарь обезврежен, но остались его «человечки», которых он «повсюду расставил». И даже разоблаченный главный шпион, англичанин Коллис успевает шепнуть на прощание русской разведчице (взятой как будто из современного боевика): «Мы обязательно вернемся, нам не удалось — внуки вернутся». И «встретят» ли их так же обезоруживающе-отважно новые Окороковы, Нины Дмитриевны и их таинственный куратор из Санкт-Петербурга, личный конфидент Александра III-го?
Так, можно сказать, тревожно заканчивается роман из эпохи второй половины 19 века, в финале которого так явно слышны отзвуки века 21-го. В сердцевине же своей он остается романом, который можно назвать этнографически-музейным, специфически-«фирменным» для такого писателя-знатока сибирской истории и народной культуры, как М. Щукин. Не столь обильно, как в предыдущих романах, но и здесь можно увидеть признаки этого жанра: описание духа-«банника», который примерещился Захару в бане, или то, как «зовет в трубу» и шепчет заговор, обращенный к стихиям природы, тоскующая по своему Даниле Анна, не обходится и без стихотворного фольклора, в том числе из уст Цезаря (песня о «морянине», его дочери и разбойниках) — еще один штрих к сложному «устройству» его заблудшей души.
В романе всего так много (по крайней мере такое впечатление возникает), что каждый читатель волен выбрать, что или кто ему по душе. И если перипетии сюжета не всегда кажутся естественными или безупречно связанными друг с другом, то все искупает язык романа — простой, но, при всей своей безыскусности, точный и образный без излишеств. Лишними, разве что, покажутся эротические эпизоды, неожиданные в этом, достойном 19 века, романе.
Щедр автор, как купец Луканин, на детали, подробности быта и жизни того времени, изученного им, как мы убеждаемся, досконально. Можно быть уверенным, что хватит этого запаса Михаилу Щукину и на последующие романы. Которые до сих пор так хорошо укладываются в уникальную (см. перечень авторов, от Вяч. Шишкова и Г. Федосеева до П. Дедова и А. Байбородина, и живописное, почти по И. Глазунову, художественное оформление обложек) книжную серию «Сибириада». Каждая ее книга, в том числе и автора «Лихих гостей», без преувеличения, становится событием. Будем надеяться, не только для сибиряков.

Владимир ЯРАНЦЕВ