Складчина. Литературный альманах. — Омск: «Дюма Студия», 2012, № 2 (38)

Три публикации в этом номере альманаха объединены увлекательным сюжетом и присутствием героя, сильной личности, этот сюжет и порождающей. Рассказ бывшего спецназовца МВД Д. Линчевского о «зачистках» в чеченских аулах, может быть, и несколько искусственен (почему, например, нарядившиеся горцами бойцы говорят с боевиками по-русски, и те не настораживаются?), но в изображении горячки самой первой чеченской войны, ее живого пульса — текст рассказа в основном «разговорный», состоящий из реплик, — совершенно подлинный. Особенно эпилог, где, спустя полгода таких кровопролитных «зачисток», сибиряки узнают о Хасавюртовском мире. «Зачем мальчишек столько положили?» — спрашивают они начальников, и отвечать на этот вопрос невозможно и страшно. На другой войне, куда более долгой и страшной, особенно в 1941—42 гг., таких вопросов не возникало. Автора мемуаров «Через семь границ» М. Гребнева, попавшего в немецкий плен, «терзала одна мысль — бежать, бежать, во что бы то ни стало». Но как только герою это удалось, он из ада попал в рай — лагерь для беглых пленных и дезертиров в нейтральной Швеции, в этот удивительный оазис покоя среди ужасов войны. Такой она и весь прочий Запад остаются и поныне для россиян, для которых военное время будто по сию пору не закончилось.
Как на войне литературной, жил едва ли не всю жизнь и поэт В. Озолин, продолжение дневника которого «Записки потерпевшего» опубликовано в этом номере. И только потому, что на каждый факт или явление, и не только литературное, имел свое, часто весьма задиристое мнение. Горячо, например, защищал лит. статус Л. Мартынова как поэта, ни в чем не уступавшего Пастернаку, Маяковскому, Есенину, Мандельштаму, Багрицкому: «Они (Мартынов и Сельвинский. — В. Я.) — крупно! Остальные — звенья в цепи». Защищал и В. Шукшина, но от своего же суждения о «среднем литературном уровне» писателя, — тем, что ставил рядом с ним Астафьева, Распутина, Абрамова с их бескомпромиссным: «В литературе есть правда и есть неправда!.. И все». Правда, тут же заступался за приезжавшего в Барнаул А. Вознесенского, от которого «местные нос закривили» (а он «работяга, поэт») и негодовал против «защитничков Расеи» в «перестроечном» 1989-м с их «жидо-масонскими заговорами». Словом, на войне как на войне. Искупает все эти «военные» выпады то, что В. Озолин не был кабинетным книжником, а очень живым, деятельным человеком, жизне-, природо-, человеколюбом, сибирским «космополитом», жившем в Чите, Омске, Барнауле и считавшем литературу инобытием жизни, которую сам прожил ярко и быстро.