Вадим Левенталь. Маша Регина. — СПб.: «Лениздат», 2013.

МАША ВАГИНА

Это вам не Мосфильм, а гнилое нутро Голливуда...

Тимур Шаов

Итак, приступим к разбору гениальной вещи, которой суждено стать шедевром русской литературы — роману Вадима Левенталя «Маша Регина». Нет-нет, это просто фамилия, а вовсе не погоняло от слова Regina, как вы могли бы подумать. Хотя тут автор оплошал: надо было обыграть другое латинское слово, для характеристики главной героини более подходящее. Почему — станет ясно чуть позже.

Итак, живёт себе где-то в глухой провинции девочка Маша. Девочка, понятное дело, непростая, а то какой смысл вообще огород городить. Маше скучно рисовать собачек с четырьмя лапками, а не с десятью, и вообще правила в этом мире придумали идиоты. Город девочке страшно не нравится, и вот однажды она, плюнув на всё, уезжает... правильно, в Питер, как вы догадались? Правильно. Куда же ещё уезжать гениям?

Уезжает туда Маша, кстати, не просто так: «её освободила смерть бабушки». Ну, приходит девочка к своей старой больной бабке, приносит фасолевый суп, а бабка в тот момент возьми да и помри. Девочка не плачет, не заламывает руки, не звонит родителям, в «скорую помощь» или в милицию, а сосредоточенно думает: принесённый бабке фасолевый суп нести домой теперь или нет? В итоге выливает во дворе под дерево. Видно, что девочка бабушку очень любила, и вообще девочка очень добрая.

В Питере девочка заваливает экзамен и начинает заниматься в летней школе, надеясь поступить во время допнабора в августе. В сравнении с другими не поступившими она «настоящая дура», но это ничего: Эйнштейн, в конце концов, в школе тоже был троечником.

После первого курса девочка, разумеется, впрыгнула в постель к таинственному А. А. — тому самому преподу-благодетелю, сказавшему ей про допнабор. Ну, это ничего страшного: поблагодарить человека надо, а как ей ещё это сделать? Кроме того, семнадцатилетняя Маша «не Лолита, потому что тогда, когда она помогала ему расстегнуть ремень на своих джинсах, она всё-таки была ещё девственницей». Это важная информация!

Заметим, что автор, по сравнению с нами, в выражениях не стесняется. Например: «Всё лучшее он куда-то прое…л». Можно было бы, конечно, привести примеры и похлеще. А лучше не приводить, чтобы не уподобляться автору.

Но продолжим. Про трах, надо сказать, в книжке действительно очень много написано. Периодически появляются свежие эпатажные сентенции типа «Секс — дело молодых» (эвон как: раньше как-то больше «Война — дело молодых» пели, а сейчас — секс!). Но и трах тут тоже не простой, а изобретательный: то у Маши — с упомянутым выше преподом, то в Европе на кинофестивале со своей первой любовью Ромой, с загадочным мюнхенским мальчиком, с которым они «друг другу ничего не обещали» (неинтересно будет, если мальчик будет не мюнхенский, а, скажем, урюпинский). То у Ромы с Дашей, бывшей Машиной одноклассницей... Короче, много и по-всякому.

Однако девочка Маша постепенно взрослеет. Не только трахается, но и чего-то добивается: на фестивали свои картины возит, берёт там какие-то призы... Но вот у себя дома — в том самом родном городке — гостит два-три дня от силы (кстати, Россию девочка Маша, как настоящая продвинутая либерастиха, называет «этой» страной). Противны ей спивающийся отец и сходящая с ума мать. Ну, и правильно. Кому приятны психи и пьяницы? Правда, мысль, что родителей можно определить на лечение (а средства на это арт-хаусный режиссёр изыскать по-любому смог бы) — даже на минуту в голову ей не приходит, да и зачем? Дело молодых — секс, а отжившее — ну, отжило уже, что тут скажешь...

Ну, а Маша меж тем успешно делает карьеру в синематографе, как мы узнаём по ходу дальнейшего повествования. Один из ярчайших примеров шагов к Парнасу — перепих с «модным немецким актёром» Петером, который потом дал посмотреть сценарий её блевотного фильма «нужному человеку». Но это не расчёт, нет, это просто случайность, она сама так объясняет в своём пылком монологе, матерясь при этом как сапожник! Кстати, этот персонаж для понимания образа Маши — ключевой. Немного погодя она, получив от Петера «десять бумажек по пятьсот евро», будет долго и мучительно «прикидывать, сколько ей придётся с ним спать за пять тысяч». Правда, читатель сразу поймёт, что, несмотря на весь богемный лоск, перед ним банальная шлюха, но это ничего. Полкнижки-то уже прочитано, всяко не бросит, дочитает.

Временами девушка Маша, как те пчёлы из «Винни-Пуха», всё-таки начинает что-то подозревать: «... что ей уже почти тридцать, что она предала своих родителей, разбила жизнь двум мужчинам, сама при этом мучается одиночеством и пока ещё не сняла ничего такого, за что ей не было бы стыдно». Однако делать что-то она нужным не считает, и даже на похороны А. А. не едет, «чтобы не терять драгоценные съемочные дни». На отцовские Маша всё же поедет, выкупив себе купе целиком — «к тридцати годам желание быть ближе к народу проходит» (да, народец в этой стране и впрямь так себе, надо отметить). Окончательно спятившую мать в лучшие клиники Швейцарии почему-то с собой не берёт (хотя сама рожает именно там), а оставляет на попечение полуспившейся бабки-соседки.

Собственно, оставшиеся главы к пониманию образа девушки Маши добавляют мало что. Симпатий она не вызывает никаких, и финал — потеря собственной дочери и заточение в психушке — жалости тоже не вызывает. Не получилось у автора суровой истории «Питер (Европа) слезам не верит», нет. Героиня Веры Алентовой себе путь наверх пробивала всё-таки упорством и мозгами, а не более интимными органами.

Но о моральном облике Маши можно, в конце концов, и забыть. Ну, шлюха и шлюха. А кто сказал, что главная героиня модного романа обязательно должна быть монашкой? Лишь бы читать было интересно, лишь бы было написано глубоко и талантливо. Однако вот именно с этим-то у автора и проблемы. Задумка была у него изначально благая: написать о герое-художнике (в широком смысле слова), а получился обыкновенный дамский романчик формата «покетбук». Ибо описания самого съёмочного процесса и мук творчества даны довольно смазано, а по прочтении книги напрочь забываешь сюжеты Машиных гениальных фильмов, и абсолютно непонятно, чем же они так поразили европейских кинокритиков.

Пару слов и о языке, которым написана книга. Он претенциозен и коряв одновременно, как это часто и бывает. Нет, отдельные неплохие места в романе всё-таки попадаются — например, «про московских мальчиков и девочек, на полном серьёзе решивших, будто мрачный бог торговли в обмен на десять часов жизни пять дней в неделю подарит им вечную молодость в пятницу вечером» — написано отлично и очень правильно. Как и фраза «человек с воображением школьного учителя физкультуры», например. Однако перлы вроде «яблоки глаз выстыли и остановились», «лицо открытое, как кастрюля», «дребезжащее в небе солнце», «глаза её вывернулись наизнанку, приняв в себя всё увиденное снаружи», «засыпал, держа в ладони тёплую устрицу её груди» — по страницам рассыпаны куда богаче.

Лугинов Н. А. Законы Чингисхана. — Чингисхан. На тропах войны и мира. — Чингисхан: Отрарская трагедия. — Якутск, 2013.

Это оригинальное издание глав и фрагментов трилогии писателя «По велению Чингисхана» в виде трех книжек от 70 до 120 страниц. Своего рода мозаика о жизни монгольских племен, которые объединил в начале XIII века великий хан. И если кто-то еще связывает это имя только с «монголо-татарским игом» на Руси, то здесь он узнает о мудрых законах — «джасаке», основанных на воспитании лучших качеств «человеческой природы» и нацеленных на «союз племен» и народов. Военные доблести и успехи были и условием, и следствием этих законов, больше похожих на «кодекс строителя монгольской империи». Впрочем, о самом Чингисхане тут говорится не «в лоб», а опосредованно, через людей его эпохи. В первой книге это Элий Чусай, юный полиглот и философ, во второй — молодой хан найманов Кучулук, природный воин и лидер, в третьей — молодой Дабан, назначенный послом-«илчи» в соседний Хорезм. Есть тут и другие персонажи: легендарный предок Чингисхана Бодончор, рассказ о судьбе которого — и притча, и приключенческая новелла, и колоритный слуга Кучулука веселый и мудрый Кехсей-Сабарах, и героический Боорчу, полководец «черных Китаев», погибающий в неравной схватке с джурдженями. Часто их голоса сливаются с голосом автора в одну большую беседу-спор-поучение о жизненной необходимости нравственного кодекса в государственных делах, без чего — гибель и вырождение. Не случайно книгу переводили известные русские писатели-государственники В. Карпов, П. Краснов, Н. Шипилов. Их творческий союз с Н. Лугиновым придает его книге не только художественную убедительность, но и публицистическую силу.

Александр ЗЕРНОВ