Жизнь и судьба утомленных солнцем детей Арбата

Постоянный автор «Сибирских огней» и член жюри «Национального бестселлера-2020» Михаил Хлебников – о книге Полины Дашковой «Горлов тупик».

Вы сели в автомобиль. Удобное кресло. Отрегулировали камеру заднего вида, поигрались с климат-контролем, включили любимую радиостанцию. Все прекрасно, кроме одного момента — автомобиль не едет. Причина проста — отсутствие двигателя.

Подобное впечатление возникло после прочтения «Горлова тупика» Полины Дашковой. Сам автомобиль роман исполнен в благородном ретростиле и заставляет с благодарностью вспомнить Анатолия Рыбакова или Юлиана Семенова. Сегодня над их перестроечными бестселлерами принято иронизировать, удивляться их наивности и одномерности. Удивительно, что в 2020 году мы читаем свежую книгу, написанную гораздо хуже и, если хотите, бессмысленней былых книжных хитов.

У «Горлова тупика» нет ярко выраженной экспозиции, так как вся книга — одна сплошная экспозиция. Внешне действие распределяется между 1953 годом и январем 1977 года. За 53‑й отвечает капитан, а потом майор Любый — работник компетентных органов. Трудится он в разгар «дела врачей» с предельной отдачей. Причина рвения проста — Владилен Захарович Любый есть патологический антисемит. Иногда он разговаривает с Вождем. Естественно, что без физического контакта с Иосифом Виссарионовичем. Он клянется ему в верности и обещает очистить СССР от евреев. Автор романа приводит образцы горячечных монологов Владилена. И так ясно, что антисемитизм — невеселое занятие, но под пером Дашковой он приобретает форму неизбывного занудства. Не знаю, может, это было частью авторской стратегии.

Но Джойса маловато для удержания читательского внимания. В ход идут рассказы о буднях чекистов, похожие на творчески переработанные публикации журнала «Огонек»:

Майор Гаркуша, выдвиженец Окурка, вообще не различал клиентов, орал всем одно и то же:

— Признавайся, тварь, кто тебя завербовал, кого ты завербовал, каким образом собирался свергать советскую власть, убивать вождей партии и лично товарища Сталина?

Гаркуша не помнил, кто в чем уже признался, не перечитывал протоколы. Дубасил клиента в свое удовольствие. Устанет, поспит часик на диване, проснется, выпьет залпом стакан водки, закусит бутербродом и опять:

— Признавайся, тварь!

Есть «информация к размышлению», касающаяся первых лиц МГБ, честно почерпнутая из «Википедии» и пересказанная также «близко к тексту».

Чтобы выдвинуться и обратить на себя внимание, Любый выдвигает собственную концепцию сионистского заговора, центральным звеном которого объявляется доктор Ласкин. Надя, его дочь, изолируется, из нее Любый пытается вытянуть информацию о родителе. Между тем мечта Владилена сбывается: его привозят на дачу к Вождю для отчета о проделанной работе. Сцена:

Блик медленно качнулся, дверь отворилась, вошел маленький сгорбленный старичок. Тужурка мышиного цвета обтягивала сутулую спину, покатые плечи, брюхо. Пуговицы на брюхе расстегнулись, вылезло голубое нижнее белье. Жидкие седые волосенки торчали дыбом над низким лбом, топорщились пегие слипшиеся усы под длинным толстым носом. Непропорционально крупное рябое лицо подрагивало, как рыхлый студень, при каждом шаге. Он ступал тяжело, вразвалку, заметно прихрамывал. Мятые штаны заправлены в деревенские шерстяные носки. На ногах тапки.

Не знаю, кому как, но тут явно не хватает торта и комдива Котова. Непонятно, почему автор не рассказал или хотя бы намекнул на горькую судьбу колхозников, вязавших носки тирану. Понятно ведь, если чулочно-носочный продукт не устраивал Сталина, то расстреливался каждый десятый из несчастливой деревни. Тапочник, конечно, снижает образ вождя, но жидоедская идея прежде всего. Любый клянется и дальше бороться с евреями. Оживить образ юдофоба Дашкова пытается с помощью некой Шуры — предмета страсти Владилена. Он ей покупает шубку и чулки, водит по ресторанам. Но у Шуры тяжелое детдомовское детство, которое не заслонят никакие подарки:

— Воспиталка ночью поднимала, вела в кладовку, там завхоз Горыныч, партийный секретарь, здоровенный, толстый, с бородавкой на щеке, гадости ужасные делал. — Шура испуганно зажала рот ладонью. — Ох, что ж это я, нельзя! У Горыныча связи на самом верху, найдут везде, из-под земли достанут, заметут по статье за клевету и очернительство.

И снова вопрос, почему не раскрыта роль комсомольского лидера или профсоюзного функционера детского дома? Они ведь тоже кого-то растлевали или насиловали или хотя бы могли помогать Горынычу.

Но время идет, борьба продолжается и в 1977 году. Любый теперь простой профессор, так как его выгнали из органов. Но его мрачная фигура отходит на второй план. 1977-й — череда зарисовок, не имеющих особой внутренней связи. Вот африканская страна Нуберро, во главе которой стоит людоед (в прямом смысле слова) Птипу. Понятно, что его поддерживает Советский Союз, так как приличные африканские вожди разобраны американцами и прочими англичанами. Африканские главы напоминают творения пламенного антисоветчика Уилбура Смита. Но у того, нужно признать, политический задник — всего лишь декорация для авантюрного динамического сюжета. У Дашковой с авантюризмом не очень. Да и с сюжетом не слишком хорошо.

Далее эскизы из жизни творческой интеллигенции СССР. За интеллигентов отвечает литературный критик Галанов. Когда-то он написал честную повесть о войне «Вещмешок», но испугался собственной смелости. Поэтому:

1. Он пишет статьи, которые издаются под названием «Заветные тропы исканий». Цитата из Галанова: «Для народа нашего нет врага более коварного и лютого, чем искус буржуазности, мещанского благополучия. Бытие в пределах желудочных радостей неминуемо ведет к деградации национального сознания, к духовному опустошению». «Лютое искушение» для 1977 года — мощно.

2. Заглядывается на сексапильных студенток.

3. Дружит с генералами из КГБ, с которыми на даче поедает сервелат, буженину и балуется чешским пивом.

Из чувства профессионализма и мизантропии я могу продолжить, но что-то меня останавливает. Не буду. Радуют отдельные языковые провалы, которые оживляют гладкий и оттого еще более бессмысленный текст: «тощий, сутулый, но рожа такая же тупая», «седовласая фигура». Персонажи в 77-м спокойно провидчески употребляют слова «по чесноку», «беспредел».

Для чего написана эта книга — непонятно. Неоригинальность, заштампованность, политическая актуальность второй свежести, сюжетная беспомощность делают роман абсолютно несъедобным. Мне кажется, что даже всеядный Птипу побрезговал бы его героями.

Источник: сайт премии «Национальный бестселлер»