Вы здесь
Деревце над обрывом
Виктор КИРЮШИН
* * *
На Руси предзимье.
Порыжело
В ожиданьи первого снежка
Вымокшее поле возле Ржева,
Луговина около Торжка.
На венцах колодезного сруба
Смыта влагой летняя пыльца.
Ветрено в дубравах Стародуба,
Изморозь на куполах Ельца.
Киновари досыта и сини,
Тронутой летучим серебром,
В тихой роще около Медыни,
В родниковом озере у Кром.
Как царевна юная, наивна
В небе пышнотелая луна,
А под ней Коломна
И Крапивна,
Нерехта, Кириллов, Балахна...
Примеряют белые одежды
Улочки, бегущие к реке.
Ангелы тревоги и надежды
Неразлучны в каждом городке.
Свят покров над пажитью и пущей.
Шепчут губы: «Господи, спаси!»
Что там обещает день грядущий?
Холодно.
Предзимье на Руси.
ОТТЕПЕЛЬПорыжело
В ожиданьи первого снежка
Вымокшее поле возле Ржева,
Луговина около Торжка.
На венцах колодезного сруба
Смыта влагой летняя пыльца.
Ветрено в дубравах Стародуба,
Изморозь на куполах Ельца.
Киновари досыта и сини,
Тронутой летучим серебром,
В тихой роще около Медыни,
В родниковом озере у Кром.
Как царевна юная, наивна
В небе пышнотелая луна,
А под ней Коломна
И Крапивна,
Нерехта, Кириллов, Балахна...
Примеряют белые одежды
Улочки, бегущие к реке.
Ангелы тревоги и надежды
Неразлучны в каждом городке.
Свят покров над пажитью и пущей.
Шепчут губы: «Господи, спаси!»
Что там обещает день грядущий?
Холодно.
Предзимье на Руси.
К ночи сгущается воздух сырой,
Вольно и наспех прошитый капелью.
Пахнет в округе набухшей корой,
Дымом печным и оттаявшей елью.
Забуксовало зимы колесо —
Дерзко и весело царствует влага!
В зыбком тумане
Почти невесом
Звук торопливого женского шага.
Снега январского жалко до слез...
Много ли проку в такой канители,
Если ненадолго и не всерьез
В чаще лесной затаились метели.
Их возвращения не тороплю,
Видимо, свыкся с погодой сырою.
Утром остывшую печь затоплю,
Стол на двоих, как бывало, накрою.
Красная скатерть, хмельное вино,
Встречи на миг, остальное — разлука.
Буду смотреть в зоревое окно,
Ждать понапрасну условного стука.
Лучше б весь мир занесло, замело,
Снежная запеленала одежда...
Необъяснимо такое тепло.
Необъяснимее только надежда.
Вольно и наспех прошитый капелью.
Пахнет в округе набухшей корой,
Дымом печным и оттаявшей елью.
Забуксовало зимы колесо —
Дерзко и весело царствует влага!
В зыбком тумане
Почти невесом
Звук торопливого женского шага.
Снега январского жалко до слез...
Много ли проку в такой канители,
Если ненадолго и не всерьез
В чаще лесной затаились метели.
Их возвращения не тороплю,
Видимо, свыкся с погодой сырою.
Утром остывшую печь затоплю,
Стол на двоих, как бывало, накрою.
Красная скатерть, хмельное вино,
Встречи на миг, остальное — разлука.
Буду смотреть в зоревое окно,
Ждать понапрасну условного стука.
Лучше б весь мир занесло, замело,
Снежная запеленала одежда...
Необъяснимо такое тепло.
Необъяснимее только надежда.
* * *
Ночью проснулся от крика,
Мучило: был он иль нет?
Лишь первозданно
И дико
Лунный колышется свет.
Свет неземного накала
В небе, на белой стене.
Ты ли меня окликала,
Или почудилось мне?
Снова из тьмы заоконной
Луч этот вырвал на миг
Твой беспечальный,
Иконный,
Незабываемый лик.
Между былым и грядущим
Не отыскать рубежа,
В непостижимом и сущем
Вновь заплутала душа.
Мучило: был он иль нет?
Лишь первозданно
И дико
Лунный колышется свет.
Свет неземного накала
В небе, на белой стене.
Ты ли меня окликала,
Или почудилось мне?
Снова из тьмы заоконной
Луч этот вырвал на миг
Твой беспечальный,
Иконный,
Незабываемый лик.
Между былым и грядущим
Не отыскать рубежа,
В непостижимом и сущем
Вновь заплутала душа.
Чтобы в немыслимом свете,
Там, среди звезд и комет,
Мучиться и не ответить:
Были мы в мире иль нет?
АКТЕРТам, среди звезд и комет,
Мучиться и не ответить:
Были мы в мире иль нет?
И вот уходит за кулисы
Актер, игравший короля.
Он через час предстанет лысым,
С лицом зануды и враля.
Актер, игравший короля.
Он через час предстанет лысым,
С лицом зануды и враля.
Весьма банален и обычен,
Как всем наскучивший мотив,
А был возвышен
И трагичен,
Судьбу чужую воплотив.
Как всем наскучивший мотив,
А был возвышен
И трагичен,
Судьбу чужую воплотив.
Сидит, хохочет, словно девка,
Король, свою предавший рать...
И где искусство,
Где подделка —
Поди, попробуй разобрать.
Король, свою предавший рать...
И где искусство,
Где подделка —
Поди, попробуй разобрать.
* * *
На исходе сентября,
На краю, на переломе
Жизнь иная, и не зря
Тишина такая в доме.
На краю, на переломе
Жизнь иная, и не зря
Тишина такая в доме.
За окошком все грустней,
Все труднее ладить с бытом,
Но минувшее ясней
В этом воздухе промытом.
Все труднее ладить с бытом,
Но минувшее ясней
В этом воздухе промытом.
Дождик лекарем за мной
Ходит в сереньком халате...
Все ошибки
До одной
Вдруг припомнятся некстати.
Ходит в сереньком халате...
Все ошибки
До одной
Вдруг припомнятся некстати.
От рожденья до креста
Что ж носить вериги эти?
Надо с белого листа
Попытаться жить на свете.
Что ж носить вериги эти?
Надо с белого листа
Попытаться жить на свете.
Только где вести межу,
Ведь душа всего касалась,
Если тем и дорожу,
Что нестоящим казалось.
Паутины тонкой нить
Прочит скорую дорогу...
Ничего не изменить
В том, что было,
Слава Богу!
Ведь душа всего касалась,
Если тем и дорожу,
Что нестоящим казалось.
Паутины тонкой нить
Прочит скорую дорогу...
Ничего не изменить
В том, что было,
Слава Богу!
* * *
Полуоткрыты оконные створки:
В небо впечатана церковь на взгорке.
Дальше — полоска сутулого бора,
Ближе — сирени костер у забора.
В небо впечатана церковь на взгорке.
Дальше — полоска сутулого бора,
Ближе — сирени костер у забора.
Мир непридуманный, мир настоящий,
Ливнем омытый, поющий, летящий.
Птица, растение, ветка немая
Празднуют ясную радугу мая.
Ливнем омытый, поющий, летящий.
Птица, растение, ветка немая
Празднуют ясную радугу мая.
Долго земля эту силу копила:
Тянутся ввысь лебеда и крапива,
Люди, деревья и церковь на взгорке...
Полуоткрыты оконные створки.
ПУГАЛОТянутся ввысь лебеда и крапива,
Люди, деревья и церковь на взгорке...
Полуоткрыты оконные створки.
Эта служба отнюдь не бодяга.
Отовсюду видать за версту:
Не алкаш, не беспутный бродяга
В огороде стоит на посту.
Отовсюду видать за версту:
Не алкаш, не беспутный бродяга
В огороде стоит на посту.
Посреди свежеполотых грядок,
Продуваемый ветром насквозь,
Образцовый наводит порядок,
Не надеясь на русский авось.
Продуваемый ветром насквозь,
Образцовый наводит порядок,
Не надеясь на русский авось.
Ничего, что не сеет, не пашет
И соломой полна голова.
Рукавами отчаянно машет,
Стаю галок завидев едва.
И соломой полна голова.
Рукавами отчаянно машет,
Стаю галок завидев едва.
Не утрачены стать и порода,
Потому предлагаю пари:
Этот парень не среднего рода,
Как толковые врут словари.
Потому предлагаю пари:
Этот парень не среднего рода,
Как толковые врут словари.
Он, приличия не соблюдая,
Смотрит ночью в окно, не дыша...
А хозяйка его молодая
Удивительно как хороша!
Смотрит ночью в окно, не дыша...
А хозяйка его молодая
Удивительно как хороша!
Отчего же в те райские кущи
Мужики не спешат на постой?
Он один по округе непьющий
И единственный тут холостой.
Мужики не спешат на постой?
Он один по округе непьющий
И единственный тут холостой.
РОДИТЕЛИ
Есть город, улица и дом
В заснеженном саду.
Дверь открывается с трудом,
Но я в нее войду.
Войду, как в молодость свою,
В зеленый дом с крыльцом.
В том полупризрачном краю
Живые мать с отцом.
На склоне сумрачного дня
Присяду к ним за стол.
«Простите, милые, меня
За то, что долго шел.
За вашу вечную печаль —
Тревогу обо мне,
За то, что падал невзначай
По собственной вине.
Грешил и попусту горел,
В аду бывал, в раю,
А вас теплом не обогрел
У жизни на краю.
Готов принять и кнут, и суд,
Ведь оправданий нет...»
Ни слова не произнесут
Родители в ответ.
Гудит-дымится за стеной
Одна из долгих зим...
Как разочтется жизнь со мной,
Уже известно им.
В заснеженном саду.
Дверь открывается с трудом,
Но я в нее войду.
Войду, как в молодость свою,
В зеленый дом с крыльцом.
В том полупризрачном краю
Живые мать с отцом.
На склоне сумрачного дня
Присяду к ним за стол.
«Простите, милые, меня
За то, что долго шел.
За вашу вечную печаль —
Тревогу обо мне,
За то, что падал невзначай
По собственной вине.
Грешил и попусту горел,
В аду бывал, в раю,
А вас теплом не обогрел
У жизни на краю.
Готов принять и кнут, и суд,
Ведь оправданий нет...»
Ни слова не произнесут
Родители в ответ.
Гудит-дымится за стеной
Одна из долгих зим...
Как разочтется жизнь со мной,
Уже известно им.
* * *
Вышел небритый, в затертом трико...
Господи, как расставаться легко!
В несовпаденьи судеб и орбит
Нажито два чемодана обид.
Два чемодана несмертных грехов:
Слез и объятий, измен и стихов.
Свалены в кучу любовь и вина.
Этому хламу копейка цена.
Дверь на прощание хлопнет, как плеть.
Не о чем, не о чем в прошлом жалеть!
Только вот в доме другом
У окна
Что-то некстати припомнит она
И затоскует впервые всерьез
О чемоданах объятий и слез,
Несовпаденьях и муке разлук,
Пламени истосковавшихся рук.
Как это отдано было легко!
...Вышел небритый, в затертом трико.
Господи, как расставаться легко!
В несовпаденьи судеб и орбит
Нажито два чемодана обид.
Два чемодана несмертных грехов:
Слез и объятий, измен и стихов.
Свалены в кучу любовь и вина.
Этому хламу копейка цена.
Дверь на прощание хлопнет, как плеть.
Не о чем, не о чем в прошлом жалеть!
Только вот в доме другом
У окна
Что-то некстати припомнит она
И затоскует впервые всерьез
О чемоданах объятий и слез,
Несовпаденьях и муке разлук,
Пламени истосковавшихся рук.
Как это отдано было легко!
...Вышел небритый, в затертом трико.
* * *
Боярышник вырос на склоне холма,
В краю, где привычны тюрьма да сума —
Подруги лихие.
Вцепился корнями в угрюмый песок,
Под снегом не сгинул,
В жару не засох,
Назло всем стихиям.
В краю, где привычны тюрьма да сума —
Подруги лихие.
Вцепился корнями в угрюмый песок,
Под снегом не сгинул,
В жару не засох,
Назло всем стихиям.
Метели мели и рыдали дожди.
Он птиц согревал у себя на груди,
Делился плодами.
Прохожий порой отдыхал у куста
И клял безнадежные эти места,
Отъехав подале.
Он птиц согревал у себя на груди,
Делился плодами.
Прохожий порой отдыхал у куста
И клял безнадежные эти места,
Отъехав подале.
— Боярышник, горе познавший сполна,
Зачем ты бросаешь свои семена
Для муки и буден?
— Затем, что любовь долговечнее бед,
Больней поражений
И слаще побед.
Так было и будет!
ВОЛКЗачем ты бросаешь свои семена
Для муки и буден?
— Затем, что любовь долговечнее бед,
Больней поражений
И слаще побед.
Так было и будет!
Ни петуха,
Ни человечьей речи.
В округе всей погашены огни.
Дома пусты,
А там, где топят печи,
Две-три старухи коротают дни.
Ни человечьей речи.
В округе всей погашены огни.
Дома пусты,
А там, где топят печи,
Две-три старухи коротают дни.
Вожак умен и даже пулей мечен,
Уводит стаю снежной целиной...
В деревне ныне поживиться нечем
И волк ее обходит
Стороной.
Уводит стаю снежной целиной...
В деревне ныне поживиться нечем
И волк ее обходит
Стороной.
* * *
Какая долгая зима!
Луны лучина...
Давно я понял:
Свет и тьма
Неразлучимы.
Не зря струится белый снег
Из мглы кромешной,
Когда бредет,
Не видя вех,
В метели пеший.
Да я и сам блуждал в ночи,
Ведомый роком,
Пока не вымолил свечи
В окне далеком.
Среди бесчисленных огней
Живется проще,
А я с тех пор иду за ней
Почти на ощупь.
Дорога к истине крива,
Черно над нею.
Свеча горит едва-едва,
Но с ней виднее.
ДОРОГАЛуны лучина...
Давно я понял:
Свет и тьма
Неразлучимы.
Не зря струится белый снег
Из мглы кромешной,
Когда бредет,
Не видя вех,
В метели пеший.
Да я и сам блуждал в ночи,
Ведомый роком,
Пока не вымолил свечи
В окне далеком.
Среди бесчисленных огней
Живется проще,
А я с тех пор иду за ней
Почти на ощупь.
Дорога к истине крива,
Черно над нею.
Свеча горит едва-едва,
Но с ней виднее.
А путь туда нескладный да безрельсовый:
Беда, коль дождь нагрянет проливной!
Старается, пыхтит автобус рейсовый,
Качаясь, будто пьяница в пивной.
Намаешься, но к пункту назначения
Особо торопиться не с руки,
Пока несет, баюкает течение
День ото дня мелеющей реки.
Пусть на удачу грех уже надеяться,
Когда минуешь самый дальний плес,
Но над обрывом вспыхнувшее деревце
Вдруг отчего-то станет жаль до слез.
Ах, жизнь моя, полова да окалина,
Небесконечных дней веретено...
Вот деревце — от века неприкаянно,
Вот я стою,
Такой же, как оно.
Беда, коль дождь нагрянет проливной!
Старается, пыхтит автобус рейсовый,
Качаясь, будто пьяница в пивной.
Намаешься, но к пункту назначения
Особо торопиться не с руки,
Пока несет, баюкает течение
День ото дня мелеющей реки.
Пусть на удачу грех уже надеяться,
Когда минуешь самый дальний плес,
Но над обрывом вспыхнувшее деревце
Вдруг отчего-то станет жаль до слез.
Ах, жизнь моя, полова да окалина,
Небесконечных дней веретено...
Вот деревце — от века неприкаянно,
Вот я стою,
Такой же, как оно.