Вы здесь

Дом преткновения

К вопросу о сохранении памяти
Файл: Иконка пакета 13_kuravskii_dp.zip (31.78 КБ)

В течение нескольких последних лет в Новосибирске противоположным образом решаются судьбы двух исторических зданий — дома-конторы одного из основателей Новониколаевска (Новосибирска) инженера Григория Будагова и дома, где жила Яна Дягилева, панк-рок-поэтесса и певица. Противоположным, потому что один дом возрожден буквально из пепла с одобрения муниципальных властей, а другой, на глазах горожан превращаясь в руины, стремительно уходит в небытие, рискуя по недоброй традиции девелоперских битв обратиться в тот же буквальный пепел. А ведь в этом доме бывали и Егор Летов, и Александр Башлачев, и другие яркие представители отечественной рок-культуры…

Но на данный момент по вопросу о доме Дягилевой ни экспертное сообщество, ни власти не сказали веского слова, не пришли к окончательному согласию.

 

Яна Станиславовна (Янка) Дягилева родилась 4 сентября 1966 года в Новосибирске в семье инженеров Станислава Ивановича и Галины Дементьевны Дягилевых. Окончила элитную школу № 42 (ныне — гимназия № 1). Первые концерты-квартирники, где Янка исполняла собственные песни, относятся к осени 1986 года, а в апреле 1987 года она познакомилась с лидером омской панк-группы «Гражданская оборона» Егором Летовым (с которым затем состояла в гражданском браке), после чего в 1987—1990 годах объездила с концертами (как самостоятельными, так и в составе «Гражданской обороны») всю РСФСР, Прибалтику и Украину.

Янка — одна из самых ярких представительниц сибирского андеграунда, один из самых значительных поэтов и авторов-исполнителей классического русского рока эпохи перестройки. Прожила короткую жизнь и трагически погибла в мае 1991 года в возрасте 24 лет в момент острого душевного кризиса.

Творчество Янки по-прежнему актуально и пользуется популярностью — правда, зачастую в исполнении других популярных артистов и без упоминания авторства. Так, одним из главных хитов в творчестве новосибирской суперзвезды Пелагеи Хановой стала «Нюркина песня»; песни Янки поют Диана Арбенина и «Ночные снайперы», «Сурганова и оркестр», группы «Пилот», «Юта», Massive Attack и многие другие. Друзья и поклонники творчества Дягилевой ежегодно отмечают 4 сентября «Янкин день»…

 

Дом, где жила Янка, был построен в 1910 году Козьмой Кояковым и, по словам экспертов, сначала использовался как торгово-ремесленная лавка, а позднее был перестроен под две жилые квартиры.

Новосибирские краеведы недавно выяснили, что кроме Яны Дягилевой в этом многострадальном доме с двойным адресом (ул. Ядринцевская, 61 и ул. Семьи Шамшиных, 43) жила еще одна известная женщина — Надежда Александровна Дезидериева-Буда. В 1944—1964 годах она была солисткой Новосибирского государственного академического театра оперы и балета и, обладая глубоким меццо-сопрано, пела ведущие женские партии в «Евгении Онегине», «Фаусте», «Князе Игоре», «Русалке», «Борисе Годунове», «Садко»…

Слава и гордость новосибирской школы оперного пения, Надежда Дезидериева-Буда по завершении театральной карьеры с 1964 по 1979 год руководила детской музыкальной школой № 1, и юная Яна Дягилева, учась в этой школе по классу фортепиано, заниматься на инструменте ходила к своей соседке, Надежде Александровне.

* * *

Если посмотреть на пересечение улиц Ядринцевской и Семьи Шамшиных и на участок улицы Семьи Шамшиных от Ядринцевской до Потанинской и даже до улицы Фрунзе, то мы увидим, что первая линия занята либо сгоревшими, обезлюдевшими остатками частного сектора и гаражами, либо морально устаревшими двух- и трехэтажными бараками, тогда как во второй линии уже высятся современные «свечки» в 20—25 этажей. Но ведь первая линия лучше, престижней — и дороже! Именно это, кажется, не дает покоя отдельным горячим девелоперским головам, которые настойчиво предлагают снести подчистую «все это старье» — ведь освободится место еще для трех-четырех высоток и, учитывая стоимость земли и жилья в центре мегаполиса, барыш грезится огромный! Правда, имеются отдельные досадные препоны — например, рядом с Янкиным домом есть крепкий кирпичный новострой, чьи собственники вряд ли дадут себя в обиду, вряд ли так запросто позволят «затоптать» себя очередным небоскребом.

А вот за Янкин дом заступиться, по сути, некому: отец ее, Станислав Иванович, давно здесь не живет, других наследников нет, да и вообще обе квартиры в доме принадлежат совершенно другим собственникам. Все «фонды» и «фан-клубы» Дягилевой — организации негосударственные, некоммерческие и, что самое главное, столь же «контркультурные», каковой принято считать саму Янку и ее творческое наследие. За домом по мере сил ухаживают активисты и друзья семьи, в частности — Нина Мстиславовна Стогова, человек деятельный, но уже очень пожилой и, увы, не всемогущий. До поры до времени дом от сноса хранит и установленная на нем мемориальная доска, но, памятуя о тяжком процессе ее согласования, можно предположить, что она тоже — оберег ненадежный.

Но самое страшное в сложившейся ситуации то, что судьба и дома Янки, и дома-конторы Будагова — явления одного и того же пагубного порядка. Ведь сейчас на наших глазах с Янкиным домом происходит то же самое, что в советское время происходило с домом Будагова! Значит, прошедший век мало чему нас научил, значит, мы снова наступаем на те же грабли… И получается, что проблема отдельно взятого дома (парка, монумента, улицы) гораздо шире — это проблема корневой памяти времени и места.

Сегодня много и охотно говорят о попытках переписать нашу историю и о том, что мы допустить этого не должны и, конечно же, не допустим. Говорят буквально все — от президента России до отдельно взятого главы сельского поселения. Конечно, в первую очередь речь идет о переписывании военной истории, но ведь в истории существуют не только войны!

Сейчас все отчетливей видна неуклонно расширяющаяся пропасть между ушедшей советской эпохой и нынешней рыночной реальностью — и засыпать эту пропасть больше нечем... Для еще живых советских поколений единственный способ сберечь историческую память о себе — перекидывать через пропасть забвения мостики реальной памяти. Не из настоящего в прошлое, а наоборот — из прошлого в наше настоящее, стремительно становящееся будущим. В этом смысле восстановление и реставрация дома-конторы Будагова — прекрасный пример собирания ранее разбросанного.

Если же вернуться к Янке, то ее «контркультурность» многим видится именно в том, что она сама и ее единомышленники приложили немало вдохновения и сил для крушения идеологических «зданий» советского периода.

Но, во-первых, это искусство — вопрос отдельных дискуссий, а во-вторых, бесспорно, что Янка, невзирая на разные оценки ее творчества, — фигура для Новосибирска историческая, памятная и, что называется, культовая, а самое главное — по сей день не забытая, несмотря на смену поколений, формаций, мировоззрений и систем ценностей. Поэтому потенциальное уничтожение дома Дягилевой — явление того же порядка, что приведение наплевательским отношением в негодность дома Будагова, только годы спустя.

Память о Янке, пусть и «разрушительнице», нельзя стирать по одной простой причине: как и в природе, в народной исторической памяти для остойчивости и устойчивости важен баланс, взаимоуравнивание. Память подобна океану, и если ее осушить — умрет все живое, потому что не может быть океана без воды. Но еще опаснее другое: любая лакуна в памяти не будет пустовать, она будет заполняться лжепамятью, чем-то подложным. Таким образом, выбрасывая из нашей памяти значимые фигуры прошлого — Будагова, или Янку, или кого-то еще, — мы выбиваем из своего фундамента небольшие, но важные камни. И однажды дело дойдет до последнего, краеугольного...

Это, повторюсь, проблема корневой памяти времени и места. Новосибирск — молодой город с коротким, но очень насыщенным прошлым. И одним из людей, сделавших это прошлое ярким, был инженер-путеец Будагов, с чьего некогда забытого имени ныне стерта пыль. А со скольких имен — не стерта? И сколько, наоборот, по городу ненужных имен, ничего для нашей местной истории не значащих? Сколько лжепамяти, заполнившей лакуны?

...Каждый день я езжу на легендарном новосибирском трамвае № 13 — и ровно посредине пути между работой и домом есть остановка «Улица Карла Либкнехта». А чуть ранее мы движемся мимо улицы Сакко и Ванцетти. И сколько еще этих имен из «эпохи зачеркивания», которую потом, в свою очередь, яростно зачеркивало творчество Янки Дягилевой! Сколько этих Марксов, Энгельсов, Тельманов, Маратов и Красиных! Сколько попросту бездарных топонимов вроде Балластной, или Промкирпичной, или Индустриальной, пересекающей синонимичную Промышленную…

Мне возразят, что нельзя огульно поносить наше недавнее промышленно-индустриальное прошлое, мне скажут, что эти названия тоже много значили и значат для людей труда. Конечно, соглашусь я, значат, но не до такой же степени, чтобы возводить синонимы в квадрат и в куб, чтобы накладывать промышленность на индустрию!

...Как-то в одной культурной компании речь зашла о том, что появились в Новосибирске улица Юрия Магалифа, улица Геннадия Карпунина — хорошо, дескать! Я согласился, но заикнулся и о том, что особого статуса для дома Дягилевой дождемся еще нескоро. Мне возмущенно ответили ревнители «традиционных» ценностей — да что Дягилева! У нас столько неухоженных, заброшенных имен… И это чистая правда, опять соглашусь я! Есть у нас на городской карте Гарин-Михайловский и Будагов, есть памятники Крячкову и Тихомирову, есть, хоть и у черта на куличках, улица Жернакова...

А где же имя писателя, поэта, редактора «Сибирских огней», ученого-популяризатора Севморпути Вивиана Итина? Где же наша великая и позабытая новосибирская литература — Владимир Зазубрин, Валериан Правдухин, Лидия Сейфуллина, Елизавета Стюарт, Илья Лавров, Илья Картушин, Александр Плитченко и многие-многие другие, составляющие гордость местной литературной традиции? Наверняка подобное забвение можно проследить и в других сферах культуры…

Мы как-то подзабыли, что слово «памятник» происходит от «памяти», которая есть личная или общая работа по накоплению, сохранению и воспроизведению знаний и навыков. Да, ни Пушкин, ни Гоголь, ни Тарас Шевченко, ни Шекспир в Новосибирской области не были и быть не могли, и памятники им или улицы, названные в их честь, это напоминание о нашей причастности к русской культуре и культуре мировой.

А каков вклад в наш национальный культурный код товарища Карла Пауля Фридриха Августа Либкнехта? В чем исторический взнос Эрнста Тельмана в становление Новосибирска? Чем измерить заслуги Жан-Поля Марата в развитии столицы Сибири? Отчего мы до сих пор должны сочувствовать пусть и невинно убиенным в далекой Америке итальянцам, скрывавшимся в Мексике, Николе Сакко и Бартоломео Ванцетти? Пусть их помнят в США, Италии или в той же Мексике! Зачем нам до сих пор Энгельсы и Марксы? Имя их всесильно, потому что верно?

Я делаю акцент только на именах иностранцев, хотя и Красин, скажем прямо, с чего вдруг в Новосибирске? Есть все-таки существенная разница между Лениным, историческим деятелем и руководителем государства, и ловким политическим приспособленцем и экспроприатором Красиным...

Что же до иностранцев… В Академгородке, напротив крыльца легендарной физматшколы, растут красивейшие пушистые кедры, а под ними установлен мемориальный камень. На нем табличка, которая гласит, что в 1970 году эти кедры во время визита в Новосибирск посажены Нилом Армстронгом, первым человеком, побывавшим на Луне. Вот это и есть реальная память, оставшаяся о человеке в городе. Кстати, Армстронг специально ехал к нам, чтобы поклониться дому, в котором жил Кондратюк, чтобы пройтись по улице Жуковского и побывать в Академгородке. В данном случае даже американский астронавт нам гораздо ближе, чем Тельман, Энгельс, Либкнехт, Маркс...

Слышу возмущенный контраргумент: весь мир живет по экономическим законам Карла Маркса! Не будучи экономистом, не стану спорить. Однако весь мир сегодня живет по информационным законам Уильяма Херста, по маркетинговым лекалам Стива Джобса… Отчего бы на этом основании не увековечить их в новосибирской топонимике?

Сегодня в больших городах России появилась модная, но очень полезная мировая практика проводить экскурсионную «красную линию», создавая пеший туристический маршрут с осмотром местных достопримечательностей. В Екатеринбурге, например, эта линия продумана и исполнена великолепно, а вот в Новосибирске она казенная и однобокая. Яркий пример отсутствие в маршруте дома Янки Дягилевой, фигуры культовой, узнаваемой по всей стране и даже за рубежом. Янка это бренд (прости мне, читатель, гаденький англицизм), это новосибирская именная марка! Да, это знаменитость со специфическим культурно-эстетическим оттенком, но надо уметь извлекать из этого пользу, уметь повернуть это выгодной для продвижения города стороной. И мы должны проложить «красную линию» через Янкин дом, потому что нам есть что рассказать, потому что там жива наша память.

А есть ли наша память на площади Маркса? Ее исторической доминантой после сноса недостроенной гостиницы и бездарных ларьковых центров по праву должен стать памятник Александру Покрышкину — и лучшего имени для этой многострадальной площади не придумаешь! Правда, есть проблема — кое-какие станции метрополитена придется местами поменять, что ли…

Еще к слову о Покрышкине. Никто даже и не сомневается, что он едва ли не самый знаменитый уроженец Новосибирска и один из лучших асов Второй мировой, но называть гражданский аэропорт именем летчика-истребителя… Есть в этом, знаете ли, какой-то изощренный юморок.

* * *

И еще один аргумент противников памяти Янки: она контркультура, антикультура, разрушитель, и к чему нам, дескать, сохранять память о разрушителях? Но давайте оглянемся вокруг и вчитаемся, всмотримся… Почему было предано забвению имя инженера Григория Будагова? Потому, что он перестал быть частью парадигмы памяти, потому, что власть в свои руки взяли разрушители «старого мира» Свердлов, Дзержинский, Эйхе и мы по-прежнему живем среди имен разрушителей. Но и созидателей, конечно... Причем зачастую это одни и те же фамилии, потому что жизнь и история сложны и многогранны и ни Ленина, ни Николая II, ни Сталина из истории, из памяти не вымарать, как не вымарать Янку Дягилеву.

...Есть у нас улицы, названные в честь других замечательных местных жителей, но многие из них — такие, например, как семья Шамшиных — позабыты нынешними поколениями новосибирцев. И это тоже наша вина и наша беда, ведь история семьи Шамшиных — это и летопись рождения и роста Новониколаевска, и одновременно — хроника русского народного разлома!

Они появились в 1893 году в селе Большое Кривощеково, куда глава семьи Иван Дмитриевич приехал с домочадцами из Тамбовской губернии на постройку железнодорожного моста через Обь. Был Иван Дмитриевич хорошим плотником, и первые шпалы Транссиба в районе перехода через Обь — его рук дело. Шамшины были в числе первых 347 семей, получивших в июле 1894 года домовладения в поселке Александровский (будущий Новониколаевск и Новосибирск). Позднее дом Шамшиных стал местом сбора одного из первых городских кружков молодежи. Революционер Иван Шеин в своих мемуарах так писал об этом гостеприимном доме: «В воскресные дни, а порой по вечерам и в будни, у Шамшиных собиралась городская молодежь, иногда приходили ребята из депо. Мы пели народные песни, читали произведения русских классиков, особенно любили поэзию Пушкина, Лермонтова и Некрасова, читали роман Войнич “Овод”. Присмотревшись, Василий Иванович начал давать нам и популярную политическую литературу, например, Дикштейна “Чем люди живы”, Лафарга “Пауки и мухи” и другие произведения. Так со временем сформировался один из городских кружков молодежи».

Семью Шамшиных растерзала Гражданская война, дом их давно ушел в небытие… А улица, на которой он стоял, прежде называлась Логовской — но в советское время была переименована в улицу Семьи Шамшиных. И это правильно, ибо это — память о людях, об отцах-основателях. А Логовская — это та же Промкирпичная, та же отягощающая Балластная...

Есть и нынешние примеры памятливости летом 2019 года мэр Новосибирска подписал постановление о присвоении улице имени живого человека! Тогда еще живого ветерана Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза, писателя, общественного деятеля, великого труженика Александра Яковлевича Анцупова более чем заслуженно, к его 95-летию! Значит, можно и так, значит, есть и такой путь!

Так что дома наши многострадальные лишь отдельные символы сложных исторических тенденций, заверченных, как давно и мудро подмечено кем-то, сугубо по спирали. Но пока, к сожалению, мы наступаем все на те же грабли, если не сказать — ходим по собственным гробам: покуда один дом при поддержке муниципальных властей и влиятельных деятелей искусства и культуры превращается в музей, другой все опаснее нависает над пропастью небытия...

* * *

Есть у меня такая личная история. В феврале 1990 года умерла моя бабушка. Покончила с собой, страдая от неизлечимой болезни. Хотя я был уже большой и в 11 лет многое понимал, родня не взяла меня на похороны на Заельцовское кладбище, сочтя, что они станут ненужным потрясением для ребенка. И так получилось, что впервые на могилу бабушки я попал больше года спустя, в 1991 году, на Троицын день — православные праздники тогда активно возвращались в обиход, особенно в среде недавно чуждой им советской интеллигенции.

На обратном пути мы наткнулись на удивительное свежее захоронение: меня шокировала необъятная гора цветов — увядших и придавленных внизу, свежих и роскошных сверху: никогда прежде не доводилось мне видеть столько цветов сразу! Удивило и то, что у этой могилы стояло и сидело человек 25, некоторые с гитарами. На обычных могилах никогда не бывало больше трех-четырех посетителей. Я протиснулся сквозь толпу не совсем трезвой молодежи и за курганом цветов с трудом разглядел временное надгробие: даже не на фанерном листе — на обломке обыкновенной доски черной краской были неровно выведены только имя, фамилия и возраст — 24. Так я впервые узнал, что в моем городе жила и умерла Янка Дягилева.

* * *

Компанейская, но категорически не публичная, никогда не дававшая интервью Янка со своим творчеством еще при жизни стала предметом ожесточенных дискуссий, которые не утихают по сей день и, нет сомнения, утихнут не скоро. Сегодня совершенно не хочется погружаться в эти споры, углубляться в филологические и музыковедческие исследования, обсуждать многочисленные ярлыки, навешанные за 30 лет, — от «советской Дженис Джоплин» до «катастрофы русского рока», от «сибирского светоча» до «оголтелой психопатки» — есть и без нас кому писать серьезные дипломы и лепить торопливые штампы.

Хочется просто напомнить — Янки нет с нами уже больше времени, чем она вообще прожила на свете. Удивляет, что даже многие коренные новосибирцы впервые слышат это имя — равно как удивляет и то, что Янку помнят, любят и поют ее песни и пятнадцатилетние девчонки, и седеющие отцы семейств; поют и здесь, и в Твери, и в Крыму, и в Люберцах, и на Иссык-Куле, и на Лонг-Айленде — и по всей прочей русскоязычной географии.

Янка по-прежнему — стопроцентный панк, абсолютный неформат и для официозной культуры, и для так называемого шоу-бизнеса — ее и таких, как она, нет в доступном широким массам эфире. Вероятно, так угодно массам. Или, говоря словами Янки, «на то — особый резон».

Когда инициаторам установления мемориальной доски на доме, где жила Янка, отказали в первый раз, формулировка была исчерпывающая: «сугубо локальный поколенческий характер деятельности певицы». Ныне табличка висит на своем месте, но сам дом стал точкой преткновения, темой споров, слухов и пересудов.

Целевая аудитория песен Янки Дягилевой узка, но невероятно устойчива — и социологи подтвердят, что крепкий костяк аудитории куда важнее ее численности. Потому что численность — показатель сиюминутный, а костяк — величина постоянная. Кстати, спасибо соцсетям и Интернету — их следовало придумать хотя бы ради того, чтобы сохранить таких, как Янка.

Таких и было-то — раз-два и обчелся: она, да ее роковой друг Егор Летов, да Александр Башлачев, да для кого-то — настоящие ленинградские «митьки» или воронежский панк Юрий Клинских… Таких, как Янка, теперь нет вовсе, и трудно вообразить подобную фигуру в наши дни. Она пришла в национальную культуру в переломное время, чтобы «нарушить геометрию квадратных потолков». А сегодня мы неожиданно жалеем о нарушенной некогда геометрии и стыдимся того, что сами ничего нарушить не рискнем, покуда на прилавках лежит больше трех сортов колбасы.

Янка сама себе поставила тяжелый психический диагноз — ангедония, то есть отсутствие способности радоваться, испытывать удовольствие. Как писала журналист Светлана Кошкарова, «от песен Янки веет безысходностью, но с ними почему-то легче безысходность эту преодолеть».

Янка, совершенно неженственная, рыжая, тотально одинокая, была одним из самых грубых зеркал своей короткой, трагически яркой эпохи. Ею восхищались и ее боялись за одно и то же — за то, что она «неуклонно стервенела с каждой шапкой милицейской, с каждой норковою шапкой». Презирая моральные, общественные устои и блага, била не в бровь, а в глаз, в лицо — в кровь, своим лицом (Янкиными словами — «мордой») — в кровь, в грязь. Нынешним рафинированным «протестантам» и не снилось… Для теперешних недобунтарей нет Янкиного вопроса: «Как бы так переставить местами забвенье и боль?»

Но ангедония и ненависть — это не все, что было у певицы и поэта Янки Дягилевой. Я уверен, что не все! Иначе она неизбежно и навечно затерялась бы в пучине перестройки. Но, погибшая в пучине, она — на плаву. И сегодня мы помним, что у Янки 4 сентября — день рождения, Янкин день. Который она, кстати, никогда не отмечала и даже, возможно, сомневалась в самом факте существования такого дня…

Про свой последний день Янка знала куда больше, чем про день первый. Многие увидели в этом символику, и даже оскорбительную символику — уйти 9 мая... Какая глупость! «Человек умирает не тогда, когда должен, а тогда, когда может», — говорил Полковник у Гарсиа Маркеса.

Ходят слухи о предсмертной открытке, отправленной друзьям. Не утихают споры — самоубийство или убийство? Обрастает догадками история. В некотором смысле — небезосновательно. «Есть лишь убийства на свете, запомните. Самоубийств не бывает вообще», — говорил в эпитафии Цветаевой Евгений Евтушенко. «Кто не покончил с собой — всех поведут на убой», — предрекала сама Дягилева.

Идут годы, проходят десятилетия, сменяются эпохи, но остается в Новосибирске Янкин день... И должен остаться Янкин дом — мы должны сохранить его!

 

* * *

Казалось бы — никто не против памяти о Янке. Ну или почти никто. Другое дело, что мало кто — активно «за». Не государственное, мол, дело — сохранять память о рок-поэтессе, она — не государственный и не военный деятель, не революционный нарком и не международный лауреат.

Но судьба Янкиного дома, судьба этой в самом лучшем смысле слова местечковой памяти — это наша судьба, и зависит она только от нас! Будет согласие среди активистов, будет объективная экспертиза, будет поддержка со стороны известных личностей, будет консенсус между местной властью и бизнесом — быть дому! Нет — он будет уничтожен.

Завершая разговор, хочется еще раз уточнить, что не о переименованиях идет речь, они лишь пример. Речь идет о судьбе конкретного дома с более чем вековой историей в центре третьего в стране и самого молодого мегаполиса.

Небольшой и на сей день невзрачный дом можно признать памятником культурного и исторического значения, можно сделать в нем мультикультурный музей или музейный центр, можно использовать его как узнаваемую новосибирскую марку, как бренд, и зарабатывать на этом — во всех хороших смыслах, при этом зарабатывать долго. Это — непростой путь. Есть путь проще — стереть Янкин дом с лица земли, сославшись на умозрительные заключения иногородних «экспертов» о его «не-ценности». Строительная техника уничтожит небольшой дом в мгновение ока, это для бульдозера как божью коровку раздавить, — и маленькая ранка на карте огромного города мгновенно затянется.

Но из этой маленькой лакуны, заполненной ложной памятью, вырастут рано или поздно несовместимые с цельностью культурного кода, неоперабельные метастазы. Опасность их очевидна — стоит только заглянуть в нашу совсем недавнюю, еще не вымаранную историю.

100-летие «Сибирских огней»