Голубиное небо

* * *

Вот ладони. И тополя ствол.
И скрещение их, и свеченье...
Я пришла укрепить их родство.
Я поверила в это зачем-то.

У коры в полутьме моих рук,
У древесной тоски да прохлады —
Точка мира, в которую вдруг
Я пришла по следам снегопада,

Чтоб войти в мир полетов твоих,
Где в крыла обратятся коренья,
Где мелькнет откровения вихрь,
И не будет ему повторенья.

Я узнала в тебе божество
По негромким, но верным приметам.
Укрепи в моем сердце родство
Между этим и тамошним светом.



* * *

Зеленое окно, когда ты отворилось,
То все ветра вокруг узнали, что ты есть.
Все то, что сердце жгло, еще не сочинилось,
Но в паводке твоем мне проступает весть.

За пьяный запах трав, за звон стрекоз и капель
Здесь платы не берут, но забирают в плен.
Я — тоже часть тебя, я — тоже твой создатель.
Я в омут твой гляжу и с неба, и с колен.

Я зов твой узнаю, он праздничен и светел,
Он как река, где я по берегу бегу.
И все, что я уже нашла на этом свете, —
Горсть мокрого песка на этом берегу.

* * *

К воде подойди, пересохшие губы
Водою смочи и остынь, и оставь
Попытки побега — не важно откуда,
Но лишь бы бежать и от бега устать.

И эта вода, может статься, отрава,
У каждой воды свое гиблое дно.
И эта река, может быть, переправа
В недальнее, дальнее царство одно.

И путь твой неверен, и путь твой упречен,
И нет на земле никакого пути,
Пока ты живешь ощущеньем предтечи,
А мог бы и сам по теченью брести...

Младенческим сном, а не бурей кровавой,
Не бегом, а слухом — ты близишь ответ:
Что до переправы
И за переправой
Ни жизни, ни смерти,
Ни разницы нет...

* * *

Все будет кратким, как в ладони лед,
Как жажда знать чужие откровенья.
И молодость слетит, как оперенье,
Уже не отвлекая на полет.

Весом у одиночества резон,
Как сорняков назойливая поросль,
Но лучше с кем-то, чем с собою порознь,
Где мысль одна длиною в горизонт, —

Не то, чтоб жить, а смысл изучать,
Как на ладони пойманную мошку —
Ей лапки оторвать и головешку
За поиском от вечности ключа,

От вечности, которая черна,
Где будто зерна, безымянны лица.
Так жизнь вполоборота и продлится,
Вполголоса и будет прочтена.

* * *

Пронесутся птицы над водой
Неподвижной, как во тьме колодца.
И в туманном воздухе сыром
Их немые крылья зазвучат.
Небо голубиное мое
В воды полинявшие прольется
И погасит солнца уголек,
И к земным притронется плечам.

Здесь, в успокоении земном,
В моросящем воздухе высоком
Речью человеческой моей
Не спугнуть божественную тишь.
Ты, моя нездешняя любовь,
Вырвешься из сердца одиноко
И к поникшей ветке над водой
Жертвенно и немо полетишь.



* * *

Мне губы ветра твои студят,
         мне чудится степь.
Богаты карманы не памятью —
         пылью дорожной.
Как в обморок белый,
         назад посмотреть осторожно.
И выйти из времени
         и отпустить его цепь.

В студеной реке
         не успеешь наплаваться всласть.
И в скалах резных
         не польстишься на образ оседлый.
И будешь как небо пустой —
         и поэтому светлый.
И мир твой — как дом,
         из которого нечего красть.

Лишь прах и упрячешь
         под тяжестью каменных плит.
Хранить — хоронить.
         Что жалеть на ветру бестолковом?
Я тоже умру.
         Ухнет ветер: и что здесь такого?
И лодка пустая
         к иным берегам полетит.

* * *

Качнулся воздух,
зыбок, многозначен,
Когда весь мир становится прозрачен,
Доверчиво впуская вглубь вещей.
Такой же мой, как Божий и ничей.

Загадкою внезапной непонятен,
Он как рисунок из штрихов и пятен:
Скользнешь — полет, присмотришься — мура.
И тайна где-то теплится и дремлет,
Но ты ведом каким-то знаньем древним,
Что только радость истинно мудра.

Я падаю в набросок, будто в случай,
Прозрачна счастьем улицы плакучей,
И потому незыблемо права
В том, что плыву с деревьями, домами
По небу — словно лодка с кораблями,
И облака стоят, как острова.



* * *

Я просыпаюсь. Я схожу с ума.
Ночь так напряжена — шепни, и — рухнет.
И остро дышит первая зима
В открытой наспех форточке на кухне.

Горячим взглядом по двору скольжу,
Снег выпавший слезами прорезая,
И что-то важное до боли зная,
Ищу слова — и слов не нахожу.

Что означают снега мотыльки
И тишина, отточенная снегом? —
Что жизнь и смерть (хоть та и ходит следом),
Что жизнь и смерть — безумно далеки.

Расстанемся, состаримся, умрем,
И в паузе замрет как будто нота.
Но вдруг проснется и заметит кто-то,
Как остро пахнет снежным октябрем!..

А снег смотреть — что колыбель качать.
Какие в этом счастье и кручина.
Но мне не стыдно плакать беспричинно.
И жить, а это значит — ощущать...



* * *

Так хочется, чтоб пауза звучала
И бредила, но смертью не была,
Чтоб жило в ней желание начала
Острей, чем патефонная игла.

Когда я вдруг замру на перепутье,
Откуда веры и дыханья взять —
И паузу с концом не перепутать,
И вздох на бездыханность не сменять.

Вздох между нот — предшествие полета,
Набухшей почки затаенный пульс.
И выйдут сроки, и нахлынут ноты,
Горячие, соленые на вкус...



* * *

Холодно ходить по краю осени.
Ветхим отстраняя рукавом
Ветер цвета горечи и просини,
Что ты бережешь и для кого?

В сердцевине времени морозного
Давнее тепло, ты, как назло,
Все по чуждым душам поразбросано,
Да сквозь холод их не проросло.



* * *

Посмотри на восток,
к нам оттуда идут облака. —
Есть ли вести из дома? —
Я жду, приподнявшись с постели.
Мы не знаем, откуда мы родом,
но издалека,
потому что привыкнуть к земле
до сих пор не успели.

Помаши им рукой,
облака нас не могут найти,
Мы утратили связь,
мы запутались за поворотом.
Даже просто любить —
Не хватает нам этих пяти
Человеческих чувств,
Точно ведомо большее что-то.

Над землей голоса
для земных — так похожи на шум.
Мы уходим в пески,
а пески отпускать не желают.
Что за странную тайну
я в сердце глубоком ношу? —
Я забыла язык,
на котором она оживает.


* * *

                                    Т. Баймундузовой

Хватая сердцем жизнь, как небо ртом,
Когда дыханье — сплошь из передышек,
Друзья мои, мы плачем об одном,
Когда о разном говорим и пишем.

Мы таинством словесным поросли.
Но, тайн боясь, проходят люди мимо.
Мы — нервы умирающей земли,
И наши клетки невосстановимы.

Ты книжных полок тронь иконостас,
И знанье чьих-то строк придет, как святость.
Кому ж еще, кому, помимо нас,
Кому, помимо нас, еще осталось

Читать дрожа, припав душой к строке,
Где каждый звук навзрыд перецелован,
Читать на нерасхожем языке
Поклонного молчанья перед словом,

Которое — пока еще любовь.
Которое — пока еще Оттуда
И может быть в обличие любом
Проводником к начальному чему-то... —

Не называйте! Главному черед
Быть названным — в свои наступит сроки.
И будет то, что зналось наперед
И больно прорывалось через строки...