Графика голого парка

* * *

А там идет весна и красят яйца зеленым чаем, желтой шелухой, закутывают в марлю и колготки, и куличи, наверное, пекут. Но мертвые лежат, не воскресая, прикопанные прямо во дворах многоэтажек, у которых небо полощется внутри. Они обжиты закатами, восходами, котами.

Мы тоже здесь печем и красим луком, и пищевым красителем, и даже какой-то перламутровой фигней. Но мертвые лежат, не воскресая, и мы не воскресаем. Боже правый, ну чем же красить яйца, что купить, куда пойти, чтоб стало все как было? Но Бог вне зоны действия сети.

Наверно, он сидит на двадцать пятом, с закатами, восходами, котами, в прозрачной, обгоревшей скорлупе растресканного дома. И к нему всю ночь идут какие-то бабульки, которые забыли адреса и имена, но знают, что должно быть, — высокое серебряное небо, салфетки, вербы, яйца, куличи. Они к нему протягивают руки, в которых пусто, звездно, бархатисто, и Бог им освящает темноту.

* * *

Убогий мой, уютный мой мирок —

в пекарне булка, за углом творог,

аптека, почта, детская площадка.

Ты хвалишься, что скроен хорошо,

что мал, но безопасен закуток,

а между тем ты — перышко, пушок:

дохнут — ни пятнышка, ни отпечатка

от нас. Дом быта, «Хлеб», велопрокат...

Не выведают новые века,

чем были мы, о чем мы гомонили,

как сильно в мае яблоня цвела,

какою дурой Леночка была,

как у скамеек прорастали крылья,

когда плели влюбленные на них

свой тихий полубред и полустих,

как кладбище захватывал физалис,

как красили оградки и кресты

и ежились от близкой пустоты,

но все ж себе бессмертными казались.

* * *

Нет ни правых, ни виноватых,

ни плохих, ни хороших нет.

Дед Мороз — борода из ваты,

ну какой ты нам, нафиг, дед?

Что подаришь ты тем, в окопах,

или этим, без крыши над?

Наши ямбы, хореи, стопы

обескровливает война.

Дед Мороз, бородатый крендель —

гикнул, свистнул и полетел —

что ты можешь пред ликом смерти?

Что ты знаешь о пустоте?

Я не По, не Бодлер, не Пушкин,

не страдалец, не ассасин.

Мы лишь елочные игрушки —

нас повесили — мы висим.

Едет фраер на верхней полке.

Чайник булькает на плите.

А под елочкой бродят волки,

душат зайчиков в темноте.

* * *

Ветки, прожилки, основа — графика голого парка.

Мы превращаемся снова в точечки, в микрочастицы,

в нолики и единицы, в не образующий слово

звуков бессмысленный ропот.

Странное косноязычье —

так неоформленность речи

свойственна детям и птицам.

Не в состояньи продлиться,

не в состояньи собраться

из мельтешенья и гула, пиксельной утренней ряби,

я распадаюсь на буквы,

хрупкие желтые листья,

на отраженные в лужах тени дворов и фасадов.

Где-то когда-то наверно

нам непременно помогут,

и соберут микросхемы, и объяснят назначенье.

Голые черные ветки,

желтые, красные листья,

трубы, антенны, а выше — только свеченье, свеченье.