Вы здесь

Граница

(фрагмент поэмы)
Файл: Иконка пакета 07_denisov_granica.zip (9.96 КБ)
Николай ДЕНИСОВ
Николай Денисов


ГРАНИЦА
(фрагмент поэмы)


С развалом Советского Союза административные границы между республиками превратились в государственные. На моей малой родине — на юге Тюменской земли граница с Казахстаном проходит ныне вблизи нашего огорода… Все события в настоящей поэме — реальные и гиперболизированные автором — так или иначе связаны с отчими местами, ставшими сибирским пограничьем.
Автор

1. Утро
Над озерком касатых табунок,
Окрест приметы ветхие былого:
Шалаш рыбацкий, ржавый таганок,
Остывший круг кострища станового.

И тот же коршун — клюв наперевес —
И ястребок — перо отлито медью,
И жаворонок — собственность небес! —
Свивает трель, как в прошлое столетье.

Еще вдали быть должен мерный гул
Совхозной дойки, топот иноходца,
Стожок початый, войлочный аул
С гуртом овец и воротом колодца.

Еще каменья соли-лизунца
Должны быть. И загон коровий сытный,
И строки троп в низинах солонца —
Закаменелой повести копытной.

Уместны и незлобная гроза,
Кайсак-дружка и в шалях цвета мака
Аульских жен неспешные глаза —
Над необъятным блюдом бешбармака.

Ну и покос у рощи на краю,
Наш пес Тарзан, он в радости задорной,
И наша Зорька в утреннем раю
Неутомленной травки приозерной…

Но даль пуста! Иным стал отчий край,
И невозможно в прошлом воцариться.
Ведь нет его! Заброшенный сарай
Теперь рубеж, твердыня,
Госграница!

Будь начеку!
Задержат и — взашей.
И вот, считай, в пяти шагах от бани,
В родных березках пара «калашей»
Уперлась в грудь.
— Полегче, бусурмане!

— Да ладно, батя…
Сумрачный народ.
Спросили паспорт пристально. И даже
Откозыряли. Кто их разберет:
То ль погранцы, то ль «духи»
                           в камуфляже?!

Наркотик шарят?..
Эвон — три версты! —
Проезжих тьма: лови, являй усилья!
Хотя и сам я, вроде наркоты,
Бревно в глазу — у властной камарильи.

Не гадство ли — порушен прежний лад!
Еще, как встарь, на кольях сохнут
                                    кринки,
Но огород наш — «заданный квадрат»,
Где между грядок — азимут тропинки.

Разуй глаза: под Божьей синевой —
Заслоны, шмоны, экстренные меры.
Ты лишний здесь!
Все схвачено братвой:
Иная «жись», иные атмосферы.

И за «бугром» кайсацкий мой дружок —
Не уж и он способен на коварства?..
И лишь беспечный Петя-петушок
Поет и будит оба государства!


2. Над Ишим-рекой
По соседству, в цветах горячих,
Скромен именем небольшим,
То кайсацкий, а то казачий,
Катит воды степной Ишим.

Неприметно несет к закату
И к восходу юдоль свою,
На полуденных перекатах
Кружит солнечную струю.

Осторожен в лесной чащобе —
Сонме гнуса и паутов.
С серебром чебаков в утробе
Неожиданных омутов.

Пацанам-рыболовам служит,
Мужикам, что вершат зарод.
Тихий в осени, кроток в стужу,
В половодье постромки рвет.

Твердо знает свой ряд калашный,
Место ладное за столом.
Ублажает покосы, пашни,
Населению бьет челом.

На челе вековые думы;
Правит службу Ишим-река:
Вот поит табуны Кучума,
Вот — дружинников Ермака.

Кто-то черпает воду шлемом,
Кто-то шапкой, и снова в путь,
Кто ладонью — совсем знакомо —
Исхитряется почерпнуть.

Время предков — деяний вольных! —
Прошумело, быльем взялось,
В древних срубах, в церквах престольных
И в метафорах запеклось...

А теперь над речною кручей
Вместо зорь и былых зарниц
Торг таможенный, рынок сучий
Да коттеджи чиновных лиц.

Эсенгэвье! Не дух державы.
И торговля — хитра, мудра,
И шлагбаум с орлом двуглавым,
Вроде лезвия топора.


3. Жара
В сухой степи жаровня ада,
В колодцах пусто. Грай людской.
Дождя! Дождя живого надо,
Поливки, влаги хоть какой.

Горит пырей лесных опушек,
Спеклось кукушечье «ку-ку»,
Разверсты клювы кур-несушек,
И нет работы пауку.

Озер и неба стерты грани,
И мартыны — хвосты торчком! —
Кружат над пенным стоком бани,
На свалке роются молчком.

Карасья мель ухою пахнет,
Перчи, хлебай навар густой.
И взвод контрактный тупо чахнет
Над трупом рыбки золотой.

И я влачу юдоль и муку
На той же «почве», на мели.
С утра опять попал под руку
Пограннаряду: замели!

Сижу — вчерашний склад бригадный:
Задержан, вякнуть не моги!
Жара в Эрэфии. Наглядно
Текут и плавятся мозги.

Ракетный щит — в металлоломе,
Военный рейтинг — никакой,
Уныл Генштаб, Главкомы в коме,
Бен Ладен ходит за рекой.

Кто изувечил строй природы?
Кто посягнул на божий трон?
И дьявол — зав. бюро погоды,
Кивнул на стрелочника: он!

Ещё не ягодки, цветочки,
Но гуще стронция в крови…
Жара и сушь. Ни капли в бочке
У громовержца, у Ильи.
4. Узилище
Сижу, неприкаян, как прежде случалось в «ментовке»:
Внезапной решеткой — крест-накрест! — узилищный мир.
Удачи былые проносятся, словно в кошевке
Когда-то носился по красной заре бригадир.

По скошенным рёлкам, где синь и зародов орава,
Коняга игреневый чуял ноздрею овсы,
И мгла корневищ, будто вымя, брунела отавой,
Упругие соки всходили под жало косы.

Морское припомню: глубинные трюмные вздохи
И скрип переборок... Во льдах дрейфовал сухогруз.
И что мне узилище? Сиречь примета эпохи!
И эта решетка — ну вроде бы дружеских уз.

Да шутки шучу! В либеральную ж тему не влезу,
Скорей усмехнусь — про «горячие граммы свинца».
За стенкой кузнечик отладил пилу по железу,
Быть может, сгодится посильная помощь бойца?!

Пока я там складывал ладную сказку о доме
В раздумьях-мечтах на лиричном своем корабле,
Посевы предательства зрели в свердловском обкоме,
Кровавую жатву вершили в московском Кремле.

Кавказ подожгли, обкорнали Россию, вандалы,
Пропили моря, налепили по пьянке границ.
В целинном подбрюшье — чреваты похмельным скандалом! —
Торчат новоделы блудливых поспешных столиц.

Попробуй верни — хоть Христову одну колокольню! —
Без стычки, без крови, без злобы в огне и дыму!
Не помню, не зрю, чтоб нам кто-то вернул добровольно:
Хоть те же Курилы иль Графскую пристань в Крыму.

С войной уже свыклись... Душа от видений огрузла:
Сквозь щели сарая — подлодки уходят ко дну...
Контрактники пьют за какую-то жалкую Тузлу,
За Родину б надо и — всклень! — по всему стакану!

По «сотке» сподобились — за «сопредельные нивы»:
Мол, только решимся и сразу — «каюк кайсаку!»
Мусолят секреты, болтают о схронах хвастливо:
Такие, мол, «штуки». Такой арсенал начеку!

Блефуют ребята. Хмельных голосов канонада.
И я был служивым. «Держитесь!» — запомнил приказ.
Мы были сильны! И Отчизна держалась, как надо,
За всех заклейменных, покуда не предали нас.

5. Контрабандистка
Не фею ночи, не бичёвку,
Не девку — шутки пошутить,
Ввели челночницу, торговку,
Контрабандистку, может быть.

Слоновья поступь, смотрит тупо.
И с макияжем — перебор.
На майке Путин, ниже пупа
Воображению простор.

Загар буддийского окраса
Бандаранайки госпожи.
Словами жжет: «Упырь, зараза!
Забрал последние гроши!»

Знать, не впервой в казенном доме,
И знает хватку «упырей»!
Контрактный взвод сопит в истоме,
Трепещут крылышки ноздрей.

Крушить врага обучен слабо.
За Русь полечь? Не окрылен.
И взвод конкретно хочет бабу,
В таком контракте взвод силен.

«Ложись!» А баба в обороне
Убойно щурит шалый глаз:
Она в своем челночном лоне
Чужим хозяйничать не даст!

А взвод упорен: «Ути! Ути!»,
И лапы, лапы — сверху вниз!
И тут успел сработать Путин,
Ну тот, на майке, дзюдоист.

Мгновенье: треск костей и грохот!
(Ну на войне, как на войне!) —
В отрубе двое, третий охал,
Четвертый выл на топчане.

А пятый деру дал и ходу,
Вопя: «У бабы — анаша!»,
Шестой с высотки гроб-комода
Давил гашетку «калаша».

И снова — ОН. А как иначе!
Повторный выпад. И легко
Отвел ногой он ствол горячий,
Направив пули в «молоко».

Ну чем не Стенька! Чем не Разин!
Защитник слабых. Богом дан!
И я, в наручниках, в экстазе
Возликовал: «Мочи, Вован!».

Он посмотрел, как на проказу,
Точнее, как на дурака.
И вновь на майке пустоглазо
Затих у правого соска.

А ближе к левому, как в ступе,
На странный нынешний манер,
Толклись — орел двуглавый вкупе
С гербом страны СССР.

И где-то пушки били кучно,
И век не ангелом кружил...
И взвод, рассеянный поштучно,
Восстал, взорлил. И суд вершил.

Меня-то выпустят, быть может,
А бабу? С бабою — беда.
Слинял защитник. С майки тоже.
Зачем же дергался тогда?

Я понимаю: гонор, фронда!
Подняли малого на щит.
А я вот, старый член Литфонда,
Попал, как долбаный, в ощип.

В родных березках душу грея,
Опять зафлаженный, как волк,
Попер на ствол: «С кем честь имею...»
А мне «браслетиками» — щелк.

Еще с издевкой: «Ручки, ручки!..»
Ну не сдержался, понесло:
«Да мы тут сроду рвали пучки,
А вас тут как-то не росло!»

А нет бы мирно, терпеливо
Подставить выю, промолчать,
Держать в кармане паспорт-ксиву,
Коль вновь взбрело рассвет встречать...

Да кто ты — с чувствами, с любовью,
С наивством, трепетом, как встарь, —
Над всем жандармством, над торговлей,
Над свинством гоголевских харь?!

Эфир, рассвет, цветов услада...
Пора уж внять, что ты, милок, —
Электорат, продукт распада,
Не ворошиловский стрелок.

И как тебе втемяшить, Коля,
Учить науке, зубы сжав:
Не шастай зря и в отчем поле,
Не провоцируй глав держав.
* * *

С восходом, с зарей заалела и кровля амбара.
Как прежде, на пристань иду меж картофельных гряд.
Внезапной подлодкой всплывает на Долгом гагара.
Гусыня соседская гагает на гусенят.

Порыв ветровой. Заходил дуролом камышиный.
Напуганно вскрикнул мартын над рыбацким садком.
Незрелый народ пролетел в иностранной машине
Меж Долгим — Головкой. И вот уж пылят большаком.

«На грязи», конечно. Теперь толчея на Соленом.
Чуть что, наезжают. И по боку всех докторов.
Живи бы отец, он бы выплыл на лодке смоленой
Да вместе с Тарзаном. И тот бы глотал комаров.

Кот Васька бы ждал на мостках в эйфории голодной,
Как выберут сети, меж дел посудив обо всем,
Чтоб после прошествовать узкой тропой огородной:
Тарзан и отец, и кот Васька в зубах с карасем!

И я после смены сиял бы в разводах мазута,
Скворчала б жареха, дымилась с укропом уха.
А мама и с Зорькой сумела б управиться круто,
Пока за калиткой не выстрелит кнут пастуха.

Потом уж и спать, занавесив простор заоконный,
Где мать и отец сенокосят в медах визилей.
И в снах-полуснах над виденьями «Тихого Дона»,
И после мечтать о желанной Аксинье своей...

Пустое теперь уж... Сложнее забыться и выпить,
Поплакаться небу — обложен позором границ...
Осталось на Долгом под долгое уханье выпи
Смотреть на домашних, давно не летающих птиц.

Но хоть бы разочек, процесс, как всегда, «переходный»,
Увидеть далеких, взгрустнуть о заветном своем,
Как шествуют дружно — гуськом по тропе огородной:
Отец и Тарзан. И кот Васька в зубах с карасем...
100-летие «Сибирских огней»