Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
Ходит по небу пастух
Из цикла «Записки странствующего фольклориста»
Файл: 
06_ugay_hpnp.zip (13.71 КБ)
06_ugay_hpnp.zip (13.71 КБ)
Лета ЮГАЙ
Из цикла
«Записки странствующего фольклориста»
1.
Думала: «Господи, поштё он умер?
Штё бы показался, штё бы пришел».
Дума-то дурная, молодая ещё,
Много силы в этакой думе.
Вот я иду на погост, а там
Гроб качается у церковной крыши,
Поднимается выше, к самым крестам.
Но спустился, милый из гроба вышел.
«Коля, — зареву, — пойдём домой!» «А пойдём,
Только отпрошусь у нацальника одного».
Вот мы заходим в казённый дом.
Двери, коридоры — и никого.
Двери, коридоры и кабинет.
Там мужик — красивый, рубаха белая.
«Штё, — реву, — ну как? Отпустили, нет?
Как я без тебя? Штё теперь мне делать?»
«Не реви, — говорит он, — бежим скорей».
Побежали мы через лес и поле,
Крепко руки сжав до самых дверей,
Вот уж дом, порог — глянь, а нету Коли.
Просыпаюсь я. Свекровь смотрит строго,
На дворе уж рассвет, пора начинать дела.
«Матушка, — говорю, — ведь Колю вела-вела,
На крылечке он, да не перейти порога».
2.Штё бы показался, штё бы пришел».
Дума-то дурная, молодая ещё,
Много силы в этакой думе.
Вот я иду на погост, а там
Гроб качается у церковной крыши,
Поднимается выше, к самым крестам.
Но спустился, милый из гроба вышел.
«Коля, — зареву, — пойдём домой!» «А пойдём,
Только отпрошусь у нацальника одного».
Вот мы заходим в казённый дом.
Двери, коридоры — и никого.
Двери, коридоры и кабинет.
Там мужик — красивый, рубаха белая.
«Штё, — реву, — ну как? Отпустили, нет?
Как я без тебя? Штё теперь мне делать?»
«Не реви, — говорит он, — бежим скорей».
Побежали мы через лес и поле,
Крепко руки сжав до самых дверей,
Вот уж дом, порог — глянь, а нету Коли.
Просыпаюсь я. Свекровь смотрит строго,
На дворе уж рассвет, пора начинать дела.
«Матушка, — говорю, — ведь Колю вела-вела,
На крылечке он, да не перейти порога».
Слышу в первую ночь: ходит он по избе.
Я прижала к груди младшего паренёчка.
Походил, ушёл. Я молчу, при себе
Свою думу держу, свою смутную ночку.
На вторую пришёл, полом скрипит,
Да уж стал задевать меня, гладить стал со спины,
Обхватила сына. Свекровь с ребятами спит,
Да блестит подоконник в свете мёртвой луны.
В третью ночку опять, и ложиться стал.
Так тихонько ложится ко мне, обниматься хочет.
Побежала к тётке я, в дом у моста:
«Ведь приходит Коля мой, уже три ночи!»
«Душегубица! — тетка как закричит. — Ксти
Двери, окна, порог. Штё надумала?! Ой, беда, беда...»
Нашептала мне: «Отпусти его, отпусти».
И уж больше он не бывал. Не было никогда.
ПолудницаЯ прижала к груди младшего паренёчка.
Походил, ушёл. Я молчу, при себе
Свою думу держу, свою смутную ночку.
На вторую пришёл, полом скрипит,
Да уж стал задевать меня, гладить стал со спины,
Обхватила сына. Свекровь с ребятами спит,
Да блестит подоконник в свете мёртвой луны.
В третью ночку опять, и ложиться стал.
Так тихонько ложится ко мне, обниматься хочет.
Побежала к тётке я, в дом у моста:
«Ведь приходит Коля мой, уже три ночи!»
«Душегубица! — тетка как закричит. — Ксти
Двери, окна, порог. Штё надумала?! Ой, беда, беда...»
Нашептала мне: «Отпусти его, отпусти».
И уж больше он не бывал. Не было никогда.
Не ходи на поле, когда солнышко высоко.
Не ходи на полдень в эту полную тишину,
Когда закипает воздух, небо как молоко,
Замолкают птицы и камнем идут ко дну.
Не качнётся колос, не пролетит паут.
Переломится время стебельком под стопой —
И увидишь, как девушки в красных рубахах жнут
Или пляшут в поле и тянут в пляс за собой.
У них косы — горючее золото, лик пригож.
Сарафаны — красное знамя, как ни скажи.
Они ловят детей, зашедших в густую рожь,
Чтоб уже никогда не выйти из этой ржи.
РусалкаНе ходи на полдень в эту полную тишину,
Когда закипает воздух, небо как молоко,
Замолкают птицы и камнем идут ко дну.
Не качнётся колос, не пролетит паут.
Переломится время стебельком под стопой —
И увидишь, как девушки в красных рубахах жнут
Или пляшут в поле и тянут в пляс за собой.
У них косы — горючее золото, лик пригож.
Сарафаны — красное знамя, как ни скажи.
Они ловят детей, зашедших в густую рожь,
Чтоб уже никогда не выйти из этой ржи.
У нас сейчас в Яхреньге русалок нет.
Русалки-ти в больших реках, в Сухоне все.
Вот говорили, деда моего дед
Поймал такую рыбину в сеть,
Хотят они делать пирог ли что,
Лежит она в сенях ли где.
Вдруг бабы в крик: «Что взял в воде,
Отнеси назад, пропадём а то!»
Дед пошёл проверить: открывает рот,
«Положи, где взял», говорит рыба-та!
Отпустил, где река выходит на поворот,
Было глубже тогда, совсем глубота…
… А над всей деревнею ночь бела,
Рассыпаются птицы — велик и мал.
А под берегом вплеск — то ли ком упал,
То ли Рыба из Сухоны заплыла.
НаигрышРусалки-ти в больших реках, в Сухоне все.
Вот говорили, деда моего дед
Поймал такую рыбину в сеть,
Хотят они делать пирог ли что,
Лежит она в сенях ли где.
Вдруг бабы в крик: «Что взял в воде,
Отнеси назад, пропадём а то!»
Дед пошёл проверить: открывает рот,
«Положи, где взял», говорит рыба-та!
Отпустил, где река выходит на поворот,
Было глубже тогда, совсем глубота…
… А над всей деревнею ночь бела,
Рассыпаются птицы — велик и мал.
А под берегом вплеск — то ли ком упал,
То ли Рыба из Сухоны заплыла.
Ходит по небу пастух, обут в глухие меха.
Самого почти не видать в тёмном небе густом.
Он улыбкой похож на нашего пастуха,
Только телом чёрен, да крутит тонким хвостом.
Его рожа небесная полнее каждую ночь,
Всех коровушек ясных Звёздочками зовут,
Ну а день переждать он их уводит прочь,
Лишь светлеет небо, алеет небесный кнут.
И тогда наш Гриша идёт по земле, обутый в росу.
Принимает смену, Алёнок и Зорек выводит в свет:
Барабанку слушать и день летовать в лесу,
Лешачихам от домових передавать привет.
ДомовойСамого почти не видать в тёмном небе густом.
Он улыбкой похож на нашего пастуха,
Только телом чёрен, да крутит тонким хвостом.
Его рожа небесная полнее каждую ночь,
Всех коровушек ясных Звёздочками зовут,
Ну а день переждать он их уводит прочь,
Лишь светлеет небо, алеет небесный кнут.
И тогда наш Гриша идёт по земле, обутый в росу.
Принимает смену, Алёнок и Зорек выводит в свет:
Барабанку слушать и день летовать в лесу,
Лешачихам от домових передавать привет.
Зовут его Филимон, это он сам сказал.
Походил по мне ночью, нет, ну какая кошка:
У кошки четыре, у этого две. Вокзал
Здесь в пяти минутах. Присядемте на дорожку,
Опять возвращаетесь в бизнес свой, суету.
Я ему наливаю в блюдечко понемножку
Молочко, когда есть — и сливки. Какому коту!
Говорю ж, домовому — да это я понарошку.
А вот косы он мне не заплетал никогда...
У вас место нижнее? Сядете у окошка.
Вот на память. Нет, нет, берите. Это всё ерунда.
Приезжайте в августе. В августе здесь морошка.
Случай
Не, не буду, даже не вспоминай.
И пришла тебе при чужих охота!
Этот случай был — мой отец Ермолай
(Ермолаевна я) шел домой с работы.
А у них собрание к посевной,
А в деревне пиво варили. К ночи
У него было выпито. Был хмельной.
Но вообще-то не пьющий он был, не очень.
Шли и видят, баба спит у реки,
Под кустами, подол задрался. Ну вот,
Стали подбивать его мужики:
«А поставь-ка ей печать на живот!
Пропечатай её».
Председателем был
Мой отец, и печатку носил с собой.
Ну, поставил печать ей и позабыл.
А наутро ему: «Пришли за тобой.
Ну, документ ты нашел, билютень!»
Полномочий превышенье, если проще.
Он не стал дожидаться, а взял ремень
И вон там удавился в осиновой роще.
Научил его бес-от, подговорил.
Бес захочет — сладит, как ни старайся...
А никто и не знал: сосед пошутил,
Мол, пришли за тобой, давай собирайся.
