Вы здесь
...и этим ты права
...И ЭТИМ ТЫ ПРАВА
(Марина Безденежных. Выбор доминант. Стихи. Омск, 2000.Цель игры. Стихи. ООО «Литограф». Омск, 2001).
А ко мне, как к спасенью, беда потянулась,
Не хотела она оставаться бедою,
Не хотела она оставаться судьбою...
А меня на чужую беду не хватило...
...Разумеется, встреться мне эта, белым стихом написанная миниатюра без подписи автора, вряд ли я смог бы догадаться, кто ее написал. Однако одно оказал бы сразу же и уверенно: она вышла из-под пера женщины.
Ибо только в женской душе она могла родиться. В душе, где немыслимое для мужского начала сострадание к ближним и дальним может резко и без перехода сменяться неистовым отчуждением — ради с в о е г о.
Стихотворение это действительно принадлежит женщине — омской поэтессе Марине Безденежных, и она заслуживает серьезного разговора о ее творчестве.
Не боюсь я злого слова, —
Я давно уже узнала:
Если в правде много злобы,
Значит, правды очень мало.
Мне представляется, что эти афористичные строчки являются своего рода «ключом» как к пониманию многих причин духовной трагедии, все более охватывающей наш отечественный мир, так и к пониманию корневых начал в художественно-этическом мире самой Марины Безденежных. Не случайно тут возникает примат этики, а не, скажем, эстетики, хотя и сугубо эстетические линии творчества омской поэтессы токе, разумеется, нельзя обойти стороной. Но она сама, по-нынешнему говоря, «подставляется», множеством своих строк вызывает на разговор прежде всего о нравственных основах ее обращений «к миру и городу», к людям. Даже лексикой, словесным рядом — не зря же столь нередко в откровениях лирического «я» звучит слово «сила». Да и не выспренне, а искренне — с горечью: «Но я свою силу — знаю, И я за нее плачу». Простите за тавтологию, но это сильное осознание не только своей силы, а и ее последствий — необходимейшее условие для саморазвития поэта, какого бы масштаба он ни был...
Знаковая примета современного мира людского и его «перевернутых» законов: женщина обнаруживает в себе силу — и пугается ее; не слабости своей, заметьте, как полагалось бы «по жизни», по природе, но волевого начала своего. Но оно, сие начало, энергия «нравственного императива» являются, пожалуй, одной из самых отличительных черт в стиховом мире Марины Безденежных. Речь, конечно, не о пресловутых «глыбистости» или «кряжистости», — мы же к творениям прекрасного пола обращаемся. И вот что мы слышим:
И я опять пугаюсь этой силы,
Которую предчувствую в себе...
И действительно, многим читателям по душе пришлись и неподдельная энергия строк М. Безденежных, и лаконизм, тяготеющий к сочной афористичности. Мне лично сразу же запомнилась, к примеру, душераздирающе-ироничная исповедь от лица пассажирки автобуса в час пик: «Здесь фильтр всех унижений и проклятий. //Вся злость, что накопилась на Руси... //Товарищ, сударь, Вы, который в шляпе. Не сброситься ль, родимый, на такси?»
По сердцу пришлось и умение омской поэтессы говорить без надрывного пафоса и без «баррикадного» гнева о действительно горькой, а то и черной доле нынешней россиянки, которой
Уже не до «Шанели» и «Рашели» —
Задумываюсь десять раз на дню,
Как из осточертевшей вермишели
Создать разнообразное меню.
Такая ирония «пробирает» гораздо острее, нежели та воинственно-митинговая патетика, которую, прямо скажем, до сих пор предпочитают эксплуатировать многие столичные поэтессы, считающие себя патриотками. Да и гораздо больше — при всем своем «бытовизме» — содержит в себе поэзии... Хотя порою, видно, что боль за судьбы своих современниц так захлестывает М. Безденежных, что ей уже не до иронии:
И все-таки до боли видеть жутко,
Как потухает женское лицо...
Но каковы бы ни были «гражданское» поприще и личные обстоятельства поэта, они должны отступать для него перед Словом. Перед творчеством. А это, как ни странно, гораздо труднее дается тем, чья профессия — слова. Гуманитариям, прежде всего — филологам, к коим, будучи доцентом Омского государственного университета, М. Безденежных и относится. Научно-академические занятия словами очень часто вступают в противоречие с вдохновенным трудом в Слове поэзии. Две сферы, казалось бы, близкие друг другу, но именно поэтому трудно совместимые в уме и сердце одного и того же человека. Одна — сопряжена с анализом, со своего рода «вивисекцией» речи, другая — стихия «первородного хаоса», хотя и стремящаяся к синтезу в горниле духа... Впрочем, достаточно распространенная беда «филологических» поэтов — наукообразие стиля и лексики — М. Безденежных не постигла. Более того, осознанно или поэтесса, она дает имя тому художественному пределу, в который она стремится которого далеко не всегда можно достичь.
Сердца ее лирических героинь (замечу, вовсе не совпадающих с «я» автора) жаждут «Только слова — не больше. Не меньше? Лишь бы что-нибудь было за ним...»
Вот и главный вопрос: ч т о за словом, которое поэтесса ставит в строку?
...Тут-то подчас и выясняется, что слово это либо лишь очень приблизительно соответствует предложенному авторскому замыслу (не буквальным значением своим, а внутренней, потаенно-духовной семантикой, без раскрытия которой стихи поэзией не становятся, остаются пресловутым «текстом»), либо — нам остается предположить, что и автору не ясно, какую миссию должно выполнять это олово, какую смысловую нагрузку нести. Повторяю, сие есть типичное «родимое пятно» пишущего стихи филолога: слова для него естественным образом становятся повседневным «рабочим материалом», «единицами», «морфемами» и т.д., — человек более земного труда, ну, хотя бы и землекоп, природным даром к поэзии наделенный, как правило, и более свежо ощущает скрытые слои и корни значений слова, и более жадно докапывается до них.
Среди таких «родимых пятен» — и сугубая дневниковость стихового письма, и поверхностность в отборе иноязычных, особенно сакральных терминов: так, если понятно, почему возлюбленный лирической героини, жаждущий блаженства, смотрит на любовь как на Эдем, то при чем тут Аид, царство мертвых? Отсюда же — и отчуждение от метафоричности, приводящее к плоскостной, почти арифметической логике строк: «Тепло мы тратим на самосожженье... Не лучше ли кого-нибудь согреть?..», или — «Я прошу, не ищи глубины — Пусть я дольше останусь хорошей». Как говорится, томительно щемит в груди от подобной «энергии предложения».
Но, еще раз говорю: эти слабости и огрехи, по моему убеждению, действительно являются «болезнями роста», неизбежными даже у недюжинных даровании во все времена. (Вспомним хотя бы львицу с гривой на хребте» юного Лермонтова). Потому я и задержал внимание на не самых удачных сторонах творчества сибирской поэтессы-филологини, что они донельзя характерны для немалого ряда пишущих людей ее поколения,
пришедших в литературу на рубеже 90-х годов. И особенно — для людей, профессионально связанных с научно-гуманитарным поприщем.
Все выше цитировавшиеся мной стихотворные строки взяты из двух последних вышедших друг за другом поэтических сборников М. Безденежных «Выбор доминант» и из «Цель игры». Эти две небольшие книжечки, как бы «перетекают» одна в другую и являют собой по сути две части одной и той же книги. Конечно, во многом это объясняется лаконизмам автора, его умением оформить поэтическую мысль и чувство в коротком, до 16 строк стихотворении. Но, перефразируя известное фетовское определение, можно сказать так: многие миниатюры М. Безденежных — поэм премногих тяжелей. Вот какою из них, например, завершается книжка «Цель игры»:
Взлет мой недавний, путь мой недальний,
Горькие мысли, светлые сны,
Зной, увяданье, похолоданье -
Все уже было... Кроме весны.
Что ж, иным авторам и впрямь понадобились бы целые страницы большого исповедального монолога, повествующего о подобных вехах судьбы, а тут — всего лишь несколько строчек. Но в них — поистине квинтэссенция жизненного пути, причем, вот что важно — не только лишь личностно-авторского: многие и многие люди из поколения поэтессы могут идентифицировать себя с лирическим «я» этой миниатюры.
Причем как женщины, так и мужчины, да и к разным социальным слоям принадлежащие.
Горестная общность этого поколения: когда оно вошло (или начинало, или готовилось входить) в пору своего вешнего цветения, колесо отечественной истории крутанулось так, что множеству юных и молодых стало не до «буйства глаз и половодья чувств». В их судьбах произошло и происходит многое из того, что их старшим не могло и сниться (причем как в светлых снах, так и в черных), а вот настоящей весны, бурной и вольной — не было...
Быть может, Марина Безденежных ж не предполагала создать такое обобщение, лишь о своей судьбе говоря, — но ведь у настоящего художника слова всегда так: боль окружающего мира и его личная боль — неразделимы. В этих строках — и во многих иных из двух ее новых книжек — Глагол взял верх над словами, Поэт — над филологом. Вот главное, что произошло в творчестве омской поэтессы за годы вхождения ее в литературу. И вот почему, наверное, стоило автору издавать «Выбор доминант» и «Цель игры» такими, какими они пришли к читателям.
...Надо признаться, поначалу я немало удивился, прочитав две этих книжки. Принцип «оставаться собой», причем во всем, даже «с потрохами» всех недостатков — воплощен здесь более чем сполна.
От неких пародий на понятие «рифма», вроде «полные желтая» до настолько прозаизированно-«канцеляритских» оборотов, что никакая иронии не может, наседая их, уберечь сведущего читателя от известного пушкинского вопроса: что, как это проза, да и дурная? Однако чем глубже и серьезней я вчитывался в книжки М. Безденежных, тем больше все эти стилистическо-техническне минусы отступали на дальний план, уступая место ощущению, которое точно выражено в строчке самой Марины — «Благодарность озябшую душу пронзила». Самостояние сильной женской души и заряженного добротой интеллекта все более ствольно пробивается сквозь словесный «шум»...
Ясное дело, тут вопрос не в том, как писать стихи, а в том, как составлять книги. Марина Безденежных — неробкая натура, она выбрала рисковый путь: показать читателям свою творческую судьбу не только во взлетах, но и в ухабах, и в рытвинах. И тут вспоминается чеканное откровение Брюсова: «Ты — женщина, и этим ты права». Полагаю, что столь же квалифицированно-опытная, сколь и замечательная сама по себе омская поэтесса Татьяна Четверикова тоже почувствовала сию внутреннюю правоту в замысле своей младшей землячки, редактируя обе новые ее книги.
И напоследок выскажу еще одно свое суждение.
И я судьбу не ругаю,
Очаг берегу, уют...
Не боги горшки обжигают,
Как, впрочем, не боги бьют.
Пишет это Марина Безденежных в «Выборе доминант».
Ну, кто бьет горшки, вопрос тоже дискуссионный, а вот создаются они, лепятся и обжигаются — гончарами, искусниками этого ремесла. И только ими. Выросший и живущий в краю, где, благодаря дивным глинам это искусство процветает, знаю, что к мастерству в лепке и обжиге приходит далеко не каждый даже из тех, кто наделен способностями к тому. Так и в поэзии... Две последние книги омской поэтессы убеждают меня в том, что она, по крайней мере, свершает непростое и нелегкое восхождение к умению превращать словесную глину в звонкий кубок стиха. Причем такого стиха, какой заставлял бы задумываться над темами и предметами, далеко выходящими за пределы поэтического искусства. Собственно — над жизнью. А не в этом ли и состоит одна из самых важных задач поэзии...
Станислав ЗОЛОТЦЕВ