Как меня похитила колдунья

Мы жили тогда в Нижнем Новгороде, в Канавино. Я помню из детства покосившиеся деревянные домики среди тополей, неряшливые вороньи гнезда, заборы, сквозь которые падает на дощатый тротуар полосатый солнечный свет, георгины в палисадниках и большие глубокие лужи на дороге после дождя. Хотя прошло так много времени, что и само Канавино могло исчезнуть.

Когда мне было четыре года, папа купил трехколесный велосипед. Я быстро освоила его. Вечерами, когда родители приходили с работы и забирали меня от старухи-няньки или из детского сада, папа выносил велосипед на улицу, где вдоль деревянного тротуара на лавках сидел рабочий люд, вернувшийся с завода, и старухи-пенсионерки с вечными семечками и конфетами. Под их присмотром папа оставлял меня кататься и уходил домой, чтобы помочь маме готовить на ужин макароны с томатным соусом. А я садилась на велик и начинала гонять.

Просто ехать было неинтересно, поэтому я ехала и орала стихи или песни, придумывая их на ходу.

Публики у меня было навалом, и она была благодарной. Все, кто сидел на лавках, обязательно угощали меня семечками и конфетами. После вечных макарон дома и детсадовских щей, воняющих помоями, конфеты и семечки были для меня настоящим лакомством. Я обожала свои выезды за конфетами, хотя мама и ругала меня и мою публику за это. Но мне было наплевать. Для меня это была настоящая любовь, я чувствовала, что меня ждут, и готовила номера.

Но рассказ не об этом…

На втором этаже нашего дома жила странная старуха, она всегда ходила в черной кружевной одежде, на ее ногах были остроносые туфли или ботиночки, если дело было зимой. Она была словно не из этого мира, а из сказки, которую вечерами мне читала мама. Вечерами сверху, из ее квартиры, доносились звуки прекрасной музыки.

Когда я увидела эту женщину в первый раз, я была совершенно очарована, она заворожила меня своим видом, походкой, плавными жестами, чистым белым лицом и яркими аккуратными губами. Здоровалась она глубоким теплым голосом.

Когда я спросила о ней маму, мама сказала, что это злая колдунья и чтобы я к ней никогда не подходила, потому что она похитит меня и отдаст цыганам. Цыган я не боялась, потому что дед, отец моего отца, самый настоящий цыган — остроносый, кудрявый, кузнец в деревенской кузнице, и его отец был кузнецом, и отец его отца, а вот отец отца отца был самым что ни на есть настоящим цыганом в таборе. И даже конокрадом, наверно. А что еще делать цыгану? Ну, возможно, ходил по рынку с медведем и гармошкой и орал песни. Это тоже могло быть, потому что папа, когда принимал на грудь больше, чем ему разрешала мама, начинал играть на баяне и петь «Враги сожгли родную хату». Я думаю, что это у него осталось от того прапрапрадеда, который водил по рынку медведя.

Так вот. Несмотря на то что я не боялась цыган, я старалась сторониться Колдуньи, потому что любила свою маму и не хотела ее огорчать. Но с этого момента деревянная скрипучая лестница наверх стала для меня сильнейшим соблазном. Один раз, оставив велосипед под лестницей, я даже поднялась наверх, чтобы подслушать, что происходит за дверью, справедливо полагая, что мое любопытство к содержимому комнаты не является нарушением запрета. Ведь мама сказала, что я не должна общаться с самой хозяйкой квартиры, а я и не собиралась. Я только хотела заглянуть в замочную скважину, чтобы узнать, как живут колдуньи.

Очевидно, женщина была учительницей музыки или актрисой, потому что она очень хорошо музицировала на фортепьяно. Но я так никогда и не узнала этого, потому что она для меня навсегда осталась колдуньей. Но — доброй.

Сейчас расскажу, как это случилось.

В тот день я дала очень хороший велоконцерт и заработала так много конфет, что не только объелась сама, но и поделилась с девчонками-ровесницами, которые жили через дорогу. Но мне жутко захотелось пить, и я поехала домой.

Как раз в тот момент, когда я закатила велосипед под лестницу, в дверном проеме возникла Колдунья. Увидев меня, она остановилась и своим завораживающим голосом приветствовала.

Я ответила ей.

— Ты — настоящая артистка, — сказала Колдунья. — Я давно наблюдаю за тобой — и тайком подслушала твои стихи. Они мне очень понравились.

Я тогда еще не понимала значения этих слов, я просто любила горлопанить на велике и лопать конфеты, понятия не имея о том, что это значит — «быть артисткой».

— Если ты зайдешь ко мне на минутку, — продолжила она, — я дам тебе подарок, который давно приготовила.

— Подарок? — спросила я заинтересованно. Подарки я любила. Совсем не потому, что это новое обладание. Нет. В подарке есть тайна, неизвестность. И вот этот момент открытия тайны и составляет главную часть подарка. Для меня, по крайней мере.

— Да. Подарок, — повторила Колдунья. — Это очень важный подарок. Я должна тебе доверить тайну.

— Я хочу пить, — сказала я, избегая прямого обращения.

— Я дам тебе воды, — пропела Колдунья. — Идем!

Я поспешила за ней по скрипучей лестнице наверх. И когда скрипнул ключ в замочной скважине, мое сердце ойкнуло, потому что тайна была за дверью. И тайна эта меня очень сильно манила.

Дверь отворилась, и Колдунья пропустила меня в комнату.

Там было тихо, прохладно и чисто. Первое, что я увидела, был рояль, изукрашенный деревянной резьбой, покрытый белой кружевной накидкой. У нас дома было пианино, мама готовилась на нем к урокам — она преподавала в музыкальной школе; но этот рояль очаровал меня, он был прекрасен, как таинственная птица.

Тишина в этой комнате была особенной. Звуки, которые раздавались на улице, не проникали сюда. За окном, затянутым тонким тюлем, был совсем иной пейзаж. Я никогда не видела ни этого дерева — огромного дуба, ни этой башни из красного кирпича. И звуки доносились совсем не те, с которыми я только что рассталась, переступив порог.

Пока я стояла посреди комнаты ошарашенная, Колдунья налила в стакан воду и протянула мне. И пока я пила воду, она принесла маленькую узорчатую коробочку, защелкнутую на замочек.

Держа одной рукой стакан и хлебая из него воду, я протянула другую руку, чтобы взять коробочку, но Колдунья медлила.

— Постой! — сказала она. — Это тайна. Ты должна хранить эту коробочку всю жизнь и никогда не открывать ее.

— Почему? Как же я узнаю, что там за тайна? — сказала я, протягивая Колдунье пустой стакан.

— Если ты узнаешь, что там, это перестанет быть тайной, и у тебя больше не будет тайны.

С этими словами старуха положила мне коробочку в ладонь. Я сжала ее и почувствовала, что сжимаю в руке вещь необыкновенной силы. Такого подарка у меня никогда не было. Это было сравнимо по значимости с Новогодней Елкой, с Дедом Морозом и с Днем Рождения.

В этот момент за окном послышался звук флейты, похожий на ветер. Непривычное эхо делало этот звук тихим, но всеобъемлющим. Он выдергивал меня, Колдунью и ее квартиру из обыденности в пространство, где нет времени.

— Спасибо, — сказала я, совершенно ошалевшая, и сжала кулак.

— Мне эту коробочку подарила моя бабушка, — сказала Колдунья, — а к бабушке эта шкатулка попала от настоящей принцессы. И ни разу за все это время никто не открывал эту коробочку. Если ты узнаешь тайну, она потеряет свою силу. Она поможет тебе в жизни. Когда будет очень трудно, ты можешь просто спросить у нее ответа. Пока ты не знаешь, что внутри, там есть ответы на все вопросы.

— Хорошо. Я не буду ее открывать, — пообещала я, чувствуя, как пальцы покрываются потом.

Мне показалось, что надо что-то еще сказать, как-то продолжить событие, чтобы оно не оборвалось в пустоте, и я перевела взгляд на рояль.

— Вечером я слышу музыку, — сказала я. — А эта музыка от рояля?

Сейчас я скажу, почему я говорила так коряво, а часто предпочитала вообще не говорить со взрослыми. Хотя меня и научили в два года, что взрослым надо говорить «вы», мне это доставляло великое страдание, потому что я не понимала, почему человек один, а ему надо говорить «вы». И я старалась строить предложения так, чтобы не надо было говорить «вы». Со сверстниками этой проблемы не было, потому что с ними можно было на «ты».

— Да. Я играю на рояле, — сказала Колдунья. — Хочешь послушать?

— Да, — взволнованно произнесла я. Я была уверена, что и музыка в этой квартире будет особенно звучать.

Старуха сняла накидку и села за рояль. Она пробежала сухими длинными пальцами по клавишам, и в воздух брызнуло россыпью стеклянных шариков, бисера и бенгальских искр. И потом еще долго падали блестки отзвуков.

Я приготовилась наслаждаться этим потрясающим действом, но вдруг дверь распахнулась, и на пороге возникла мама.

— Господи! Ты тут! Ну, слава богу! — выдохнула она, схватила меня за руку и потащила. — Идем! Я обыскалась тебя.

— Мама! Я еще хочу тут побыть, ну хоть пять минут!

— Оставьте ее, я потом приведу девочку, — предложила Колдунья, но мама была непреклонна. Она словно никого не слышала:

— Идем! Что ты вечно пристаешь к людям?.. Извините нас! Она иногда не понимает, что делает. Совершенно невоспитанный ребенок.

— Мама! Тетя меня пригласила!

— Она совершенно мне не мешала, — пожала плечами Колдунья.

Мы переглянулись с ней и смирились с неотвратимым.

Иногда неотвратимое бывает очень любящим, просто оно не понимает тебя. Это горько. Потому что настоящая близость — это когда вы готовы вместе разбежаться и полететь, веря, что с вами ничего плохого не случится. Не знаю, как это выйдет, но у вас вырастут крылья, если вы верите. А если тебя спасают, не веря в то, что у тебя есть крылья, то это убивает твою жизнь. И в этом печаль, потому что ты должен выбрать из любви и себя. И это трудно. Иногда проще отказаться от себя, чем от любви, какая бы она ни была.

Потом я расскажу о человеке, который принимал яд из рук любимой, зная, что умрет. Потому что любовь для него была важнее, чем он сам.

В общем, я стала владелицей Тайны…

Она и до сих пор у меня хранится, и я до сих пор в нее не заглянула. Хотя очень хотелось. Иногда я думаю, что коробочка пуста. Иногда — что там лежит какое-нибудь ювелирное изделие или бисер. Не знаю. Конечно, это что-то маленькое…

— Идем! Прекрати капризничать! Папа уже пришел.

Это подействовало на меня, и я угомонилась. Дело в том, что я каждый день просила у папы белочку. Такую белочку — в книжном магазине она бегала в прозрачном колесе, и я каждый вечер надеялась, что папа принесет ее.

Коробочку с Тайной я осторожно спрятала в карман.

Я поняла, что маме нельзя говорить о коробочке. Никому нельзя.

Мы пошли вниз, и я чуть не плакала. Моему сердцу было больно. Откуда-то я знала, что никогда больше не увижу Колдунью. И слезы сами потекли по щекам.

— Что ты опять воешь? Плакса! Прекрати сейчас же!

Я всхлипнула и попыталась остановить слезы, но не могла объяснить маме, как важно мне было то, от чего она отрывала меня.

— Мама. А что за башня видна из окна Колдуньи?

— Какая башня? Что ты выдумываешь? Тут нет никакой башни.

— А еще там играет флейта.

— Боже! Какая ты выдумщица! Саша! Нельзя же так! То у тебя красные человечки, то мертвецы, то эльфы. Где ты живешь?

— Я не вру, — сказала я и накуксилась еще больше. — Не знаешь, папа принес мне белочку?

— Какую белочку?

— Ну… такую. Мы в магазине видели. Помнишь?

— О господи! Нет, конечно.

— Почему он не купит мне белочку? — спросила я грустно. — Разве белочек не продают?

— Заходи давай, — сказала мама. — Зачем тебе белочка? Белочки должны жить в лесу. У них там дом. Орехи. Ты хотела бы жить в клетке?

— Нет, — я помотала головой. — Не хотела бы.

Когда мы вошли в квартиру, папа уже спал. Из спальни раздавался его храп. Но у нас в гостях был мой дядя трубач, и я забыла о своих невзгодах. Дядя был мой самый любимый. Дядя сек фишку. Я думаю, что вы все поймете, если я вам скажу такую вещь — с дядей можно было по очереди прыгать в лужу и соревноваться, кто больше брызг поднимет. Понимаете?!

Но и ему я ничего не сказала про коробочку с тайной. Я ее спрятала в щель между стеной и плинтусом под кроватью.

Ночью была буря. Ветер выл и стонал, хлестал дождь.

А через три дня по лестнице в квартиру Колдуньи стали ходить какие-то чужие люди. И мама сказала, что старуха умерла.

А потом я не помню, потому что мы с дядей поехали к бабушке в Ярцево.

Но мама была права — Колдунья похитила меня. Она увела меня в тот мир, где над городом высилась Башня и играл флейтист.