Вы здесь

Людмила Белозёрова: нежные краски жизни

Искусствоведческие письма
Файл: Иконка пакета 16_4irkov_lbnkj.zip (14.98 КБ)

Некоторые художники изображают солнце желтым пятном, другие же превращают желтое пятно в солнце.

Пабло Пикассо

 

 

Высказывание Пикассо в качестве эпиграфа — совсем не от пижонства, поверьте! Просто именно с этой точки зрения хочется рассказать об удивительном художнике Людмиле Белозёровой, которая в своем творчестве неутомимо пытается с помощью цвета (живописи пастельными мелками) увидеть и передать мир, в котором мы живем.

Письмо первое (о детстве, родителях и случайных подсказках)

Людмила Ивановна Белозёрова (в девичестве — Буракова) родом из самых что ни на есть демократических «низов»: отец — водитель автобуса, мать — лаборант. Родилась Людмила в 1956 году, детство ее прошло в Омске, в частном доме со своим огородом, за которым лежали овраги, где была каждая травинка знакома; зимой — лыжи, санки, коньки, летом — весь день на Иртыше. Счастливое, беззаботное детство!

О живописи маленькая Люда Буракова и понятия не имела, но, когда училась в пятом классе, появилась в школе новая учительница рисования, и, видно, толковая была учительница — быстро оценила девочку и стала, по словам самой Людмилы, «очень меня хвалить, а я рисовала и рисовала с натуры все подряд».

На выпускном вечере в школе одноклассник сказал: «Людка, ты же рисуешь, иди на худграф!» Пошла, подала документы — и поступила!

Затем — пять лет (1973—1978) нашего знаменитого омского худграфа; знаменитого не тем, как педагог водит рукой студента, нет, совсем наоборот — творческой обстановкой, свободой поиска. Одногруппниками Людмилы были и цветовик от бога Коля Молодцов, с которым она и по сей день «сверяет» свою живопись, и Гена Белозёров — умный рисовальщик и мастер композиции, навсегда вписавший свое имя в историю концептуального плаката 1980-х годов. После института и рождения дочери художница долгие годы преподавала (и продолжает!) в художественной школе — и в этом тоже прослеживается естественная для нее логика судьбы.

Письмо второе (о художественной педагогике, выращивающей мастера живописи)

С 2004 года в педагогической работе Людмилы Белозёровой (и как следствие — в ее собственном творчестве) появились ежегодные пленэры и техника пастели. И случилось это впервые не где-нибудь, а во Владимире, где жил и творил крупнейший пастелист современной России Петр Дик, который, кстати, родился и вырос на Алтае. Пастели Дика, как признается сама Людмила, «это было открытие». Сейчас, когда в культурном обиходе хорошо известно понятие «омская пастель», за которым стоит целая плеяда имен (основоположника этой школы академика Алексея Либерова, его учеников и последователей), невольно задумаешься, насколько неисповедимы пути художников... Ведь это чистая случайность — Людмила Белозёрова поехала во Владимир, увидела пастели Дика… И они перевернули ее художественное сознание! При этом, правда, еще один человек, омский пастелист Владимир Долгушин, оказал влияние на формирование этого художественного явления — пастелей Людмилы Белозёровой.

Письмо третье (о пленэрах, этюдах, красках, выставках)

С того первого владимирского пленэра для Людмилы Белозёровой и начался отсчет поездок, география которых впечатляет: юг (Астрахань, Абхазия), Центральная Россия (Владимир, Суздаль, Муром, Переславль-Залесский), Урал (по Чусовой), Западная и Восточная Сибирь (Горный Алтай, Ольхон, Байкальск, Аршан в Бурятии). Но чаще всего — Омская область, северная и центральная ее части, то есть те районы, где «живописи» больше: Тевриз, Седельниково, Муромцево (Петропавловка), Знаменка, Большеречье, Тара, Саргатка, Тюкалинск…

Говоря о поездках, Людмила вспоминает слова Николая Молодцова: «Пленэр для художника — это как вдох, а в мастерской — выдох. Если все время выдыхать, говорят: “художник выдохся”». И тут же страстно добавляет: «Очень точно сказано. Если бы не было пленэров в моей жизни, то не было бы и меня как художника».

Этюды имеют базовое значение для русского изобразительного искусства. Можно привести множество свидетельств в пользу этюда — от Алексея Саврасова («Идите, идите в Сокольники!») до нашего современника, мастера этюда омича Владимира Бичевого, и везде будет констатация двух смыслов, нераздельных для художника. Первое: этюд — рабочий материал, визуальная информация о месте, где художник находится; второе: этюд — фиксация эмоционального состояния, переживание природного мотива художником. Позже, уже в мастерской, художник «сплавляет» материал физический и материал эмоциональный в образ, который может быть миметическим (натурным), а может быть и условным, доходящим до абстракции, но при этом обязан сохранять эмоциональное родство с реальным переживанием.

И еще одна деталь: для непосвященного не имеет значения, чем художник пишет этюды, для профессионала — это принципиальный вопрос. Героиня моих нынешних писем в этом смысле подкупающе откровенна: «Пастель — не очень удобный материал для пленэра… И вообще хочется очень писать маслом».

Письмо четвертое (содержательное)

Из моего ближайшего круга художников не знаю ни одного, кто бы творил, так сказать, с легкостью необыкновенной. Не забывая о вдохновении, которое не всегда, но присутствует, важно помнить: искусство — тяжелейший труд, каждодневный. Все работают на износ, не зная успокоенности

За пятнадцать лет творчества, если отсчет вести с владимирского пленэра и первой групповой выставки «Сокровенное» (2004), профессиональный багаж Людмилы Белозёровой значительно вырос, потому говорить о ней я буду не по принятой схеме периодов творчества, а по циклам, которые можно составлять, например, по формальному, стилистическому признаку. Подобно большинству русских художников, Людмила начинала с натурных сюжетов, по ее собственным словам, «ранние работы — они реалистичны…» Здесь имеется в виду не дипломный проект, опубликованный в альбоме Всесоюзной выставки (это была работа, на педагогическом языке, квалификационная), а пастели начала 2000-х годов. Реализм этих ранних пастелей заключается в строгом следовании этюду, но в таком, где просматривается стремление автора найти форму, которая бы, как уже говорилось, «сплавляла» физический и эмоциональный материал в образ.

Здесь мне кажется принципиальной, а то и знаковой, пастель «Речка Трубеж» (2004) — здесь Белозёрова не отказалась от набора натурных деталей и попыталась найти в меру экспрессивную форму, соответствующую своему эмоциональному состоянию. Автор не загоняет себя в какие-то строгие формальные, стилистические рамки, а прибегает к тому или иному приему для решения конкретной образной задачи. Речь идет о свободе выбора.

Мы в этом еще более убедимся, послушав саму Людмилу Белозёрову: «Первая моя выставка называлась “Я обнимаю тишину”. Это слова из песни Николая Носкова, которого я очень люблю слушать, когда рисую в мастерской… Считаю главным в изображении пейзажа передачу состояния». Посмотрим на пастели «Вечер на Чусовой», «Зимний мотив», «Радуга» и восхитимся, как тонко в образном выражении и убедительно по форме прослеживается традиция, идущая от пейзажей состояния, пейзажей настроения А. Саврасова, И. Левитана, Е. Зверькова, А. Либерова…

Массив работ Белозёровой столь велик, что мы легко продолжим приведенный ряд другими пастелями, чудесным образом соединившими в себе свойства сфумато и импрессионизма: «Работа 101», «Апрель 14», «Тарские туманы» (2011). Эти работы относятся к категории произведений, в основе которых лежит мир тончайших переживаний художника, о них Людмила Белозёрова не рассказывает, а почти исповедуется: «Еще у меня есть серия “Тарские туманы”. В Таре на пленэре каждое утро, если не полениться и встать на восходе солнца, ты увидишь туман, беспрерывно меняющийся и играющий разными оттенками цвета от восходящего солнца. Я даже как-то зашла в этот туман, была вся мокрая, но этого не заметила… А когда солнце встало и я собиралась уходить, опустила голову и внизу увидела сухие ветки, на которых ночевали стрекозы с росой на крыльях».

Я не забыл поставленные эпиграфом слова Пикассо о превращении желтого пятна в солнце: как мне представляется, именно на постижение цвета как символа, как знака направлен каждый художественный жест Людмилы Белозёровой. Цвет в союзе со светом — король в живописи. Для профессионального художника нет проблем накрасить цветные домики или цветы, изобразить идущего по степи человека. А вот как заставить цвет говорить о человеке, который живет в этом доме или идет по этой степи? Тут и возникает проблема перерастания цвета и света как физических величин в духовную субстанцию. Я не знаю внятных объяснений этому феномену; духовное невыразимо языком, духовное можно только чувствовать, но при этом можно все-таки попытаться на примере тех или иных произведений проследить «отделение» цвета от материи, окрашенной этим цветом, и превращение их в ту самую эманацию духа — добра и зла, гармонии и хаоса…

В творчестве Людмилы Ивановны есть пастели, с которых и началось это движение от материального к духовному: «Утро» (2013), «Январь» (2018), но особо хотелось бы выделить «Закат догорает» (2011). Деликатная экспрессия лимонно-золотистого пятна заката соседствует с разлитым по крыше дома бирюзово-лазоревым свечением, которое резко усилено тенью деревьев на контрсвете — и мы переживаем ощущение чего-то неземного в откровенно земном сюжете…

В 2009 году Людмила Белозёрова создала композицию редкой глубины — «Грай»: гомон птичьей стаи, взлетевшей над молчащим домом, возвещает на всю безбрежность синего неба-космоса о мире, где живут люди со своими повседневными заботами и радостями… Эта работа лишена откровенно формальной выразительности, но в ней присутствует гармонический живописный баланс в пастельных тонах, призывающий людей оставаться самими собой, беречь свое, сокровенное, в чем очень нуждается современный человек…

100-летие «Сибирских огней»