Вы здесь

Миссис зрительских симпатий

Рассказ
Файл: Иконка пакета 03_lobanova_mzs.zip (37.39 КБ)

Если в один ничем не примечательный день в ваше низенькое окошко на городской окраине вдруг забарабанят ноготки цвета адского пламени с золотыми вспышками — вы в ту же секунду швырнете в мойку недомытые тарелки с воплем: «Лилька!»

Подобно сказочной фее, она появляется ровно в тот момент, когда настоящее погружено в тоскливую серость, минувшее — в непроглядный мрак, а в будущее и заглядывать-то страшно. В ту самую минуту, когда хочется отчаянно воскликнуть: ну что за жизнь, ребята?! Ну где же, спрашивается, носит эту птицу счастья завтрашнего дня? И куда подевался белый теплоход, а заодно сиреневый туман и синий-синий иней? И когда успели погаснуть нашей юности надежды?

Вот тут-то и возникают на фоне соседского сарая бронзово-каштановые Лилькины локоны и завитушки. А возможно, иссиня-черные углы Лилькиного каре. Не исключены также подбритые до белизны виски, по контрасту с огненно-рыжим конским хвостом на темени. Ибо Лилька — рьяная противница всяческой рутины. Она носит джинсы с дырявыми коленками и маечку на одно плечо, но может явиться и в элегантном тренче поверх кофточки в рюшах. «У вас тут реальные маньяки живут! Пристал какой-то ветеран Куликовской битвы!» — возмущается она, впархивая в дверь в слегка удлиненной балетной пачке.

Сколько я ее помню, Лилька выглядит как финалистка конкурса красоты, которой по причине избытка женственности достался не Гран-при, а всего лишь приз зрительских симпатий. Никому и в голову не придет, что родом она с глухого хутора. И что эта красотка — настоящий танк в подарочной упаковке.

Наше знакомство случилось на защите диссертации. Лилькиной. В ту пору я, питавшая честолюбивые наукообразные мечты, прозябала за лаборантским столиком на кафедре зарубежки, и каждый кому не лень норовил нагрузить меня планом, отчетом, протоколом или хотя бы требованием кофе.

Вы не побудете пока с моими? У меня через десять минут начало, — раздался рядом бархатный голосок.

Ну уж это было чересчур! Незнакомая шатенка кукольного вида, хлопая тщательно уложенными веерами ресниц, подталкивала ко мне крепкого бутуза лет трех и изящную стрекозу чуть постарше, с капроновым вентилятором на голове. И при этом смотрела ясными глазами чайного цвета. Новое дело: меня собираются использовать как няньку!

В первую секунду я онемела от злости. Во вторую — разглядела платьице с плиссированной вставкой. Покрой его был призван не скрыть беременность, но представить будущую мать венцом красоты, как в эпоху Возрождения. Это что же — она ждет третьего?! На счет «три» дар речи еще не вернулся. И только на «четыре» я проблеяла:

Но как же... ведь у вас... ведь кто-нибудь же...

Я в разводе, — деловито проинформировала дама. — Муж скрывается, мама на работе, свекровь в больнице. Кстати, меня зовут Лилия.

Что мне оставалось делать? Только покорно кивнуть и придвинуть к столу два дополнительных стула. Дети немедленно вскарабкались на них и, отпихнув клавиатуру компьютера, расположили на ее месте пляшущего жирафа на подставке, радужную спираль-пружинку и порядком истрепанный блокнот.

А карандаши? — требовательно вопросила стрекоза.

Мама Лилия порылась в лаковой сумочке, извлекла красную ручку и сунула ей, после чего, слегка взбив локоны, отбыла со словами: «И смотрите мне, чтобы тут — нишшфрр!»

Но только было дети по этой команде занялись игрушками, как из приоткрытой двери донеслось пронзительное: «Ирин-Ванна, где вы шляетесь?» По понятиям нашего завкафедрой, все его подчиненные на работе исключительно гуляли, прохлаждались и шлялись, причем последнее означало высшую степень раздражения. Поэтому я выскочила на зов и, повинуясь велению начальственной руки, помчалась в аудиторию, где проходила защита. Мысленно я молилась о сохранении сумки, оставленной на произвол непрошеных гостей, и потому научная суть Лилькиной работы ускользнула от меня. Помню, в ней то и дело мелькали какие-то «континуумы» и «амбивалентные взаимосвязи». Несмотря на интересное положение, соискательница держалась уверенно: бодро сообщала, содержательно отвечала на вопросы и находчиво парировала замечания.

Казус случился лишь под конец речи второго оппонента: дверь со скрипом открылась и на пороге явилась стрекоза — уже без банта. За ее плечом маячил бутуз.

Мама! — вымолвила она трагическим голосом. — Там Сережка та-а-акое натворил!

Я испуганно приподнялась со стула, однако была водворена на место грозным взглядом шефа. Диссертантка сменила интеллектуальное выражение лица на сварливо-воспитательное и прошипела:

Маша! Я кому сказала — ни шагу с кафедры!

Маша выпрямилась. Выпятила крошечный подбородок. И в наступившем безмолвии звонко возвестила:

Хорошо, я уйду. Но ты, мама, не права!

Схватила брата за руку и удалилась, не обернувшись.

Ученая комиссия зачарованно смотрела им вслед.

Забегая вперед, скажу, что сумка моя уцелела, а диссертация так и не пригодилась Лильке: жизненный путь увел ее в другую сторону. Словно в утешение после многодетного, но неудачного замужества, встретился солидный человек. Наш шеф. Само собой, злые языки тут же заработали: охмурила вдовца-профессора, позарилась на квартиру... Я-то, впрочем, прекрасно видела (как раз тогда мы с Лилькой и подружились): маститый профессор сам бегал за ней, как второкурсник! Были тут и букеты на дом, и очереди за детским питанием, и декламация классиков Серебряного века, и совместные поездки к детскому мануальщику. Новорожденная, увы, не вышла здоровьем. Но, может, как раз благодаря неумелой суете нашего свирепого зава вокруг малышки сердце Лильки в конце концов растаяло. Они прожили вместе пару лет — вроде бы довольно счастливых. Однако внезапно он умер. Вышел из лифта, шагнул к двери и упал. Тромб закупорил артерию. «Единственное, чем могу утешить, — сказал врач, — он ничего не успел почувствовать».

Наши кумушки, как водится, опять зашипели: «Заездила!» А мне все вспоминалась его невиданная в прежние годы улыбка: растерянная, чуть на один бок.

Недолго побаловав Лильку, судьба принялась за старое. Из квартиры она, сомнительная сожительница, была оперативно вышвырнута набежавшими родственниками. Кумушки с кафедры тут же пустились сочувствовать, помогать искать съемное жилье, наставлять на ум: можно ведь отвезти старшеньких к маме на хутор — на время, конечно! Но Лилька смотрела косо и отворачивалась. Только однажды проговорилась мне, а точнее, прорычала сквозь зубы: «Вот увидишь — выцарапаюсь! Чтоб больше такого... никогда в жизни!» — и сжала кулачки.

И ведь выкарабкалась! Пометавшись по съемным каморкам, отыскала древнюю бабку-родственницу, седьмая вода на киселе, жившую хоть и за городом, зато в собственной двушке-хрущевке. Бабка давно нуждалась в присмотре и согласилась пустить родственное семейство, готовое на посильную помощь. По существу, это было рабство, причем с использованием детского труда. Первоклассница Маша научилась по дороге из школы заходить за хлебом и молоком и варить кашу геркулес. Пятилетний Сережа — пылесосить и развлекать младшую сестренку Ксюшу, а заодно бабку, изображая звуками разных животных. Неизвестно с какой стати, эти дети привязались к сварливой старухе — может, потому, что она была единственной, чей голос они слышали дома. Лилька, отдав Ксюшу в частные ясли, по ночам управлялась со стиркой и готовкой, а днем осуществляла дистанционное руководство жизнью семьи, бегая по урокам.

Вот теперь-то все-таки пригодилось ее ученое звание — для рекламы. Цель определилась четко: наработать базу из состоятельных клиентов. И через пару лет сарафанное радио вознесло ее к вершине репетиторского олимпа.

Обнаружилась, правда, специфика контингента — непредсказуемые детишки. И не то чтобы все поголовно были избалованны. Была, например, образцовая девочка, чьи родители разъезжали то по бизнес-командировкам, то по загранкурортам. Ребенок двенадцати лет жил на попечении гувернантки, унылой мегеры. И ничего — школу не пропускала, училась на пятерки, еще и в музыкалку моталась. Каждый день как прикованная высиживала часа полтора за пианино. При случае умела вызвать такси, карманные деньги ей оставляли. Лильку она обожала, доверяла ей все тайны. Однажды та приходит на урок, а на ученице лица нет: «Представляете, мама сказала в тумбочке поискать лекарство, а там аттестаты лежали. Лилия Борисовна, у них тройки есть! А говорили — медалисты!» И так смотрит — ну просто когнитивный диссонанс в глазах. Смех и грех, в общем.

Был сынок местного министра, пятиклассник. Один раз задала ему сочинение «Письмо Деду Морозу». И ребенок основательно, по пунктам, перечислил пожелания: кого желательно было бы убить в новом году. В основном учителей, естественно. Себя Лилька обнаружила на третьем месте. Почетно. При встрече показала сочинение папаше — с улыбкой, типа, детская шалость. Тот оживился, искренне расхохотался. Видимо, обрадовался, что самого пока что в списке нет. Веселое оказалось семейство.

Вообще, у себя дома многие дети вели себя раскованно. Один мальчишка, стоило ей отлучиться в туалет, вытащил из кошелька три тысячи. Другая девчонка занималась исключительно в пижаме, при незаправленной постели. Лилька сделала замечание — мамаша встала в позу: что за придирки, ее дочь на своей территории!

Но и плюсы тоже были, конечно. Одна родительница познакомила с хорошей парикмахершей, другая дала телефон детского гомеопата. Приглашали даже на семейные праздники — если, к примеру, урок приходился на время застолья. Некоторые родители любили щегольнуть перед гостями интеллектом чада. Скажи мне, кто твой репетитор, и я скажу, кто ты. Все же Лилька и умница, и красавица. Если надо, и по-английски так защебечет — заслушаешься.

Так что и года не прошло, как на чьем-то дне рождения встретила второго мужа. Этот Олег тогда урвал какой-то большой заказ в строительном бизнесе. И вообще казался деятельным товарищем. Через пару месяцев заложил Лильке фундамент трехэтажного дома в новом дачном массиве. Не ближний свет, зато свое. И собой неплох: высокий такой, взгляд орлиный. Но в золоте не купался, тем более что первая жена продолжала иметь виды на его кошелек.

Тем не менее свадьбу устроили шикарную. Лильку, конечно, можно понять: покойный шеф о регистрации речи не заводил, а свое первое бракосочетание на родном хуторе она совсем не вспоминала. Однажды только показала снимок: на крыльце под вывеской «Загс» молоденькие девочка с мальчиком, она с животиком уже, и платье фасона «голь на выдумки хитра», подол в рюшах из сосборенных лент — привет из лихих девяностых. И видно, что холодно, на худеньких плечах поверх платьица — пиджак жениха. Вообще не похожа на себя! Но это убогое платьице, мамой сшитое, она долго берегла и только здесь, в городе, в тяжелую минуту отнесла в комиссионку.

Поэтому настоящую пышную свадьбу она себе вымечтала. И когда они с женихом спускались по ступеням Дворца бракосочетаний, и когда фотографировались на мосту Поцелуев — глаз было не оторвать от ее шлейфа цвета шампанского, от нежнейшей пелерины из перьев. Шлейф, разумеется, несли три ангелочка, а хуторская родня — мама, брат и тетка с дядей — так и норовила схватить и потискать малышей. Однако Лилька была на страже — никакого отступления от протокола! Никакой лишней фамильярности! Это был ее праздник, ее звездный час, и все было продумано и расписано по минутам: выкуп невесты, загс, ресторан и все свадебные штучки вплоть до подкидывания невестиной подвязки. Правда, когда она, собираясь бросить букет, проинструктировала меня: «Становишься впереди всех. И на счет “два” — лови! И чтоб ни Анька, ни вон та рыжая!» — мне это показалось некоторым перебором. Хотя букет я все же поймала. И хотите верьте, хотите нет — получаса не прошло, как меня пригласил танцевать будущий муж. Словно Лилька своей неуемной энергией подтолкнула и мою судьбу!

А вот путешествие молодых в Египет сложилось негладко. Бабушка, заполучив внуков, с ходу слегла с сердечным приступом: те под водительством Маши ушли в лес и объявились уже в сумерках — сотовый в лесу, как ни странно, не ловил. Ксюша вдобавок простудилась. Вечером бабушка слабым голосом перечисляла дочери по телефону свои несчастья, а та привычно распоряжалась: в каком пакете взять антигриппин, в каком корвалол. И ничего — обе вскоре оклемались, старшенькие разобрались, где магазин и у кого брать молоко, и привычно организовали быт.

Но все-таки медовый месяц пришлось прервать: неожиданно скончалась та самая одинокая старуха в пригороде. Так что через день Лилька с Олегом приземлились на родине, через два организовали погребение — все чин чином, с отпеванием и поминками в кафе. Ветхие подружки покойной таращили глаза на целый выводок наследников во главе с юркой дамочкой в неприлично прозрачном, хоть и черном платье. Однако к косым взглядам Лильке было не привыкать.

Бабкину двушку она оперативно сдала. Деньги нужны были позарез — для Ксюши. Девочка росла слабенькой, плаксивой, плохо ела и отставала в развитии. И сколько мать ни таскала ее по госмедучреждениям и платным диагностикам, а потом по знахаркам и целительницам — никто толком помочь не смог. Говорили, как водится, разное: от родовой травмы (которой, клялась Лилька, и в помине не было) до родового проклятия. Назначали курсы таблеток, уколов и капельниц — все без толку. Она не сдавалась — в придачу к репетиторству устроилась на полставки в лицей при мединституте. Свела знакомство с остеопатами и психотерапевтами. В ход шли травы, массажи, иглоукалывание, дыхательные комплексы и контрастные души. Увы! Ксюша продолжала одновременно и чахнуть, и вести себя девиантно, то есть попросту невыносимо. Когда я слушала, как она размалевала Машин дневник или расцарапала Сергею руку до крови, у меня неприятно щекотало в пятках.

А Лилька еще и успокаивала:

Да все по графику! Знаешь, есть такая японская теория: привыкание к стрессу. Каждый день организм получает хоть небольшой, но стресс. Зато вырабатывается стрессоустойчивость! Ведь полезная штука, согласись!

Я только диву давалась. А она только смеялась — похудевшая, с запудренными синяками под глазами. Определенно, в ней был заложен вечный двигатель. После того как родила своего, я в этом уже не сомневалась. Хорошо еще, что Олег как-то прикипел душой к заморышу Ксюше. Даже умилялся на ее капризы. А может, просто любил Лильку.

И вдруг полоса стрессов оборвалась. Кончилась! Как-то внезапно выяснилось, что Машка с Сережкой вполне самостоятельные люди: сами и уроки сделают, и какой-никакой обед приготовят, еще и сестру на процедуру сводят. А главное — у маленькой капризницы вдруг прорезался голос, да такой, что ее с руками-ногами отхватили в лучший в городе детский хор «Горошинка».

Если кто не знает, вокальное искусство требует немалых жертв. Тут тебе и сольфеджио, и сводные репетиции, и даже какая-то особенная дыхательная гимнастика. И откуда-то у нее эти силы взялись! Поначалу, правда, пару раз на репетициях упала в обморок, но руководительница мамочку успокоила: у начинающих солисток бывает, не переживайте. И точно: через полгода девку было не узнать! Куда-то пропали вечные ангины. Одновременно явилась и степенность, и даже солидность. Про отставание в развитии никто больше не вспоминал. Девиантное же поведение, похоже, целиком переработалось в чистые, звонкие звуки. Лично я, когда первый раз услышала, прослезилась. Это у меня вообще слабое место — если детки выступают. Муж даже на елку мелкого сам водит, чтоб я там нюни не разводила. А Лилька ничего, на всех концертах в первом ряду! Сидит, сияет глазами и очередным колье. Опять поправилась, расцвела. Рядом Олег, с туповато-удовлетворенным выражением мужественного, в модной щетине лица. По обе стороны — восторженные мордахи Машки и Сережки. И вся эта идиллия в свободном доступе в инстаграме. И не только эта, разумеется: еще как семейство в парке раскатывает на веломобиле; а еще в детском кафе, у Сережки нос в мороженом; и на пляже вокруг Лильки, живописно раскинувшейся в шезлонге в бирюзовом бикини.

Вот это-то дерзкое бикини, подозреваю, и стало последней каплей в чаше терпения судьбы. А также притчей во языцех, камнем преткновения и поворотным пунктом.

Произойди такое в девяностых — многие заподозрили бы происки конкурентов. В 2010-м — порекомендовали бы лауреатов шоу «Битва экстрасенсов»: не сглаз ли, не проклятие бывшей жены? Ну а я с грустью заключила: такое уж оно, Лилькино счастье. Непостоянное. Поматросит — и бросит.

Началось, как водится, с пустяка.

Собирались всем семейством поехать в Чехию. Уже были практически на руках и туры, и визы, и загранпаспорта. И вдруг обнаружилась пропущенная буква в Сережкином свидетельстве о рождении. В фамилии! Лилька в ярости метнулась на родной хутор, потом в райцентр, но тут настали выходные и загсовская начальница отбыла к родственникам в другую деревню. Пока Лилька ее разыскивала, уговаривала и везла обратно, пока меняла сроки тура, у Олега стряслась неприятность: сорвалась аккредитация на выгодный, с трудом найденный тендер.

Попсиховал, конечно, поматерился по телефону, однако в конце концов согласился с женой: нечего тачать горячку, надо развеяться. И они неплохо отдохнули, обогатив инстаграм снимками на фоне приземистого Карлова моста, голого металлического мальчика у Музея игрушек и волнистых скал Богемии, похожих на слоеные пироги.

А спустя неделю после возвращения случился обвал рубля. Как специально к тому моменту, когда двое заказчиков наконец-то рассчитались за объекты.

Тут муж Лильку сильно удивил. Сначала впал в натуральную депрессию и два дня лежал лицом к стенке, ни на что не откликаясь. Потом вдруг встал и объявил: надо вернуться в Чехию. Поездка была знаком судьбы. Продать все что есть, движимое и недвижимое, и переехать в цивилизованную страну. Жена остолбенела: как это переехать — не зная ни языка, ни тамошней жизни? А дети? Да вот так, было отвечено сурово. Есть случаи, когда нужно рисковать. А дети сами потом спасибо скажут.

Вообще-то спорить с Лилькой — дело провальное, я-то в курсе. Она мягко объяснила, что все нужно как следует обдумать. Она умела объяснять мягко, но убедительно. И вскоре Олег сам отказался от глупой авантюры.

Только и к своему бизнесу заметно охладел. Перестал носиться по объектам, скандалить с прорабами, отслеживать рейтинг. И то сказать, фирма явно дышала на ладан.

Она ему как старая жена, — возмущалась Лилька, — надоела! И вкладывать последнее в реанимацию неохота. Вот если бы молоденькую, со свежим капиталом!

Вкладывать последнее он вдруг решил в собственный дом. А конкретно — реконструировать крышу, соорудив на ней шикарную террасу с зимним садом. Этот зимний сад был, оказывается, его давней мечтой, не разделенной первой женой. Подразумевалось, что Лилька оценит идею по достоинству. Напрасно пыталась она переключить внимание на более насущные нужды: образование детей, например, или небольшую дачку с перспективой «на старость». О старости он даже слушать не желал.

Надо уметь воспарить над суетой! — твердил на все ее доводы. — А вот когда уже не получится — тут, значит, тебе и старость!

Целыми днями, растянувшись на диване, он искал в Интернете дизайнерские решения места под солнцем, чертил планы и подсчитывал расходы на калькуляторе. Жена выходила из себя. Начались скандалы. Они то не разговаривали по два дня, то спорили до хрипоты. И однажды в пылу дискуссии Олег полез на крышу, чтобы доказать что-то насчет угла стока воды. Он был в футболке и пижамных брюках. Стоял декабрь.

Все случилось по классической схеме: поскользнулся, упал, очнулся... на куче песка под слежавшимся снегом. Эта куча и спасла ему жизнь. Врачи «скорой» цокали языками: счастливчик! Отделался, считай, пустяками! Под пустяками подразумевались переломы руки и тазовой кости. Лилька, правда, уверяла, что было и сотрясение мозга. А иначе с чего бы он стал так тормозить? Последнее обнаружилось на второй день при расспросах, когда заподозрили суицид: «Если вы собирались заняться замерами, почему не оделись теплее? Вы же видели снег? Понимали, что на улице зима?» А в ответ: «Э-э-э... ну-у-у... вообще-то да, но... как-то так...» Глаза сонные, сам вялый, во рту словно каша. Просто другой человек! Однако насчет суицида в конце концов отстали. Назначили только кучу препаратов для сосудов, и для кровообращения, и для успокоения. Так он и без них стал как сонная муха. Сохранились только основные инстинкты: есть, пить, реагировать на жару и холод.

Кости таза срослись благополучно, а вот руку сложили сперва неудачно, пришлось еще раз ломать. Когда настало время разрабатывать — делал упражнения нехотя, только под нажимом. Прежняя сгибательная способность так и не вернулась. Зато вернулась способность к сексу. С одной стороны, хороший знак. С другой — единственный. Лильку просто вымораживало: в постели — мужик мужиком, а в жизни — амеба амебой. Встанет, поест, сполоснет тарелку. Посидит у телевизора с невнятным выражением: то ли ему неинтересно, то ли вообще не доходит, о чем речь. На все звонки отвечал так, что Лилька стала брать телефон сама. По дороге в магазин забывал, за чем шел. В итоге получил-таки группу: символическую пенсию и право ездить в санаторий за полцены.

И все же она надеялась. Опять потянулась череда мануальщиков, остеопатов, каких-то новоявленных кинезитерапевтов. Подросшие дети помогали: хлопотали по хозяйству, присматривали за отчимом, могли и прикрикнуть. Но относились по-доброму, называли его ласково Олежкой. И он не возражал, отзывался. Не особо разговаривал, он вообще теперь почти не разговаривал, но, если поручали чистить картошку например, выполнял старательно, хоть и неумело. Улыбался детям, особенно Ксюше. А на Лильку чаще взглядывал настороженно, словно побаиваясь. Она, понятное дело, иногда срывалась.

Никак не могла смириться, что бизнес как род занятий остался в прошлом. Медлила продавать, тянула до последнего. И дотянула: наехали коллекторы. Позже со смехом показывала в лицах «маски-шоу»: как Маша открыла им дверь, Сережка завопил: «Вау! Бэтмен!» — а сама она, полуголая, явилась из ванной. Олег мирно дремал в спальне. В ее исполнении выходил сюжет для кинокомедии. Вот только с бизнесом после этого расстались буквально через неделю. Отбить удалось ничтожную часть вложенного.

Если вы думаете, что испытания сломили нашу Лильку, то сильно ошибаетесь. Глаза ее все так же лучились и сверкали, брови вздымались безупречной линией. Стильные очки, которые она теперь носила, добавляли облику пикантности, а легкая полнота — южной знойности. И если бы в нашем городе вздумали проводить конкурс красоты, например, среди многодетных мам — титул «миссис зрительских симпатий» наверняка достался бы ей.

Очередь на уроки все удлинялась. Некоторые записывали детей за год. Она готовила к ЕГЭ по русскому, литературе и экзаменам по культуре речи. Принимала заказы на сочинения, рефераты и курсовые. Стыдно признаться, но и моя в конце концов вымученная диссертация не миновала ее редакторской руки!

Ну а сама? Не жалеешь, что бросила науку? — иногда допытывалась я. — Может, была бы сейчас уже профессором!

В ответ она приподнимала точеные брови, и над ними пролегали две тонкие морщинки.

Знаешь, такое чувство, что я не влияю на ситуацию. Лечу, как пуля. Еле успеваю по сторонам оглядываться. И каждый раз вижу новый пейзаж.

И впрямь, события ее жизни сменялись со скоростью слайд-шоу. Маша увлеклась рисованием, училась в какой-то студии, собиралась в художественный колледж. Лилька просто дымилась от ярости: в наше время — и не закончить школу? Остаться без высшего образования?

Потому что после колледжа в институт не заманишь! — твердила она. — Ладно бы она ЕГЭ боялась, как все дети. Так ведь родная мать — репетитор! Сколько идиотов подготовила! Сколько своими руками в вузы затолкала!

И она потрясала передо мной этими руками в сверкающих перстнях и французском маникюре.

У Сережи обнаружилась другая проблема — интернет-зависимость. Это было видно даже по его позе: сидя за компьютером, он слегка склонялся к монитору, и лицо у него было оживленное и радостное, словно у влюбленного. А разлучаясь с экраном, мрачнел и замыкался в себе.

Ну да, упустила ребенка, я не отрицаю. А какой у меня был выбор? — Угол рта у Лильки дергался, она на мгновение сжимала губы. — Сам соображать должен, не маленький! Я в его возрасте все по дому делала. Одна в райцентр на базар ездила! А он чаю себе не погреет, будет Машку ждать.

Сейчас многие так, — пыталась я успокоить, втайне холодея при мысли о собственном подрастающем ребенке. — Проблема поколения... Соцсети затягивают...

А этот! — негодовала Лилька, имея в виду Олега (с некоторых пор она только так его и называла). — Хоть бы слово ребенку сказал! Полдня сидит как овощ, пульт к руке прилип!

Я не знала, чем ее утешить. Просто вздыхала как могла сочувственно.

И только Ксюша пока что радовала материнское сердце. Она по-прежнему звонко пела, без капризов ела по утрам кашу (единственное, что успевала приготовить Лилька) и старательно выводила прописи в своих первых тетрадках.

Неужто наконец заслужила хоть одного нормального ребенка? — вопрошала растроганная мать.

Услышав это, Маша иронически поднимала брови:

Ну, если не считать звездной болезни...

Но звездная болезнь выражалась всего лишь в пристрастии Ксюши к селфи и никому, по мнению Лильки, не мешала. А может быть, она узнавала в младшенькой себя. Многие, увидев их вместе, поражались:

Одно лицо!

Подросшая и поправившаяся Ксюша и вправду все больше походила на мать. Тем более что та вернулась к собственному цвету волос и локонам, с которыми я ее впервые увидела. Только губы стали другие — твердые, уверенные, с маленькими ироничными скобочками в уголках. Словно она без слов говорила всем своим невзгодам: «Что, испытать меня решили? Ну-ну, попробуйте!»

И всякая встреча с ней по-прежнему наполняла меня энергией и даже, как ни глупо, смутным предчувствием каких-то свершений и побед.

...Помню этот серый день, какие случаются в ноябре на юге. Это когда не осень золотая, не волшебница-зима, а все вокруг голо, однообразно и дождь. Но не безостановочный ливень, в который сидишь дома и выглянуть страшно, а такой, который нудит, нудит — и вдруг прекратится, куда-то спрячет тучи и чуть было не выпустит солнышко, но нет, в последний момент подсунет-таки облачный фильтр, чтобы сохранить свою любимую серую тональность, и на всякий случай еще раз мелко побрызжет.

В такой вот полдень и заглянула ко мне Лилька. И с порога скомандовала:

Сегодня гуляем! Дышим кислородом! Погода? Ой, не выдумывай!

Как всегда элегантная — синяя юбка-карандаш, серо-синий свободный кардиган поверх белоснежной блузки, — она одним своим видом пристыдила погоду, и та прояснилась-таки и даже расщедрилась на добротный кусочек бабьего лета. Так что, пока мы пили кофе, пока Лилька, посмеиваясь, изображала в лицах, как устроила знакомство Сережи с хорошей девочкой — в реале, а не в каком-нибудь виртуале! — на улице уже подсохли лужи и засияли золотом и медью последние листья.

Ловко всучив моему мужу ребенка и распечатанный билет на новый мультфильм, она распорядилась:

Забыли все проблемы!

И мы, как студентки, выскочили из дома и рванули сначала по Красной, а потом в парк — без всяких планов и целей, а просто куда глаза глядят и откуда несутся смутные обрывки мелодий.

И не прогадали! В парке происходил, видимо, последний осенний праздник. Работали все качели, карусели и киоски с соблазнительным фастфудом. Когда мы, махнув рукой на фигуры, уписывали по хот-догу, Лилька ляпнула кетчупом прямо на белую блузку, но тут же с хохотом объявила, что как раз этого-то цветового пятна и не хватало в ее комплекте. И в эту минуту, словно в награду за ее смех, во всех аллеях зажглись огни, пронзив сиреневые сумерки. А может быть, я просто не углядела, как она взмахнула своей волшебной палочкой?

На летней эстраде началось выступление цирковой студии. Я и понятия не имела: у нас существует детская цирковая студия! Сначала выступала группа мальчиков-акробатов, и публика приветствовала каждую пирамиду и прыжок восторженным визгом. Потом две девочки-эквилибристки, побольше и поменьше, с такой трогательной осторожностью вертели ногами серебряные и золотые цилиндры — некоторые вдвое больше артисток! — что в глазах у меня привычно защекотало. Были и юные клоуны, и клоунессы, и музыкальные эксцентрики. А под конец зрителей развлекало семейство жонглеров: славный толстячок папа, молоденькая мама и с ними малыш лет пяти. И когда я увидела это дитя с разноцветными мячиками, умиление в моей душе достигло высшей точки и прорвалось звучным всхлипом.

Лилька, знать не знавшая о моей позорной слабости, встревожилась было, но, разобравшись, фыркнула: «Еще рева тут не хватало!» — и решительно потащила меня прочь, в сторону спортивной площадки.

Да ладно, никто не собирался реветь! — канючила я, упираясь. — Ну куда мы... там же больше ничего нет! Темно!

Но я ошиблась. На свободном пятачке между брусьями и кольцебросом танцевали. Оказалось, здесь нашли приют престарелые любители танцев. Большая танцплощадка почему-то не работала, и они, не смущаясь ни теснотой, ни слабо доносящейся издали музыкой, устроили свой данс-пол на том же месте, где обычно выгуливали внуков и собачек. Даже в полутьме было видно, как блестят их глаза и развеваются юбки и шарфики. Поскрипывал гравий под ногами. Некоторые подпевали сами себе. Некоторые плясали шерочка с машерочкой. Однако были и полноценные пары: кавалер и дама. Правда, чем дольше я вглядывалась в танцоров, тем безжалостнее проступали морщины, неряшливые пряди волос, мешковатые брюки и жакеты... Интересно, откуда набрались эти пенсионеры, гадала я: из окрестных домов? из самодеятельного хора? из дома престарелых?

Две старухи невдалеке, видимо, отдыхали от усилий. Беседовали, перекрикивая шум.

Челюсть! — втолковывала одна другой. — Ну которую в прошлом году вставила! Искала, искала, а потом гляжу: ее собака по двору таскает! Но не поломала, нет. Только погнула!

Голос ее звучал ликующе. И слушательница радостно кивала. Обе улыбались, явно забыв про все свои болячки, овсянку, тертую свеклу, звонки детям, у которых вечно отключен сотовый... И вонючие лестницы, и неработающие лифты... Праздник с налетом склероза? Ну и пусть! В глазах у меня опять защекотало. Я сжала Лилькин локоть, безмолвно благодаря за это дополнительное чудо.

Внезапно она так резко выдернула руку, что я отшатнулась. Она обернулась и прошипела:

Посмотри на этих! На нее!

И резко дернула головой в сторону ближайшей пары. Как будто выстрелила взглядом.

Я всмотрелась в кавалера и даму. Это были явно не звезды бала. Дедулька — жилистый и сухопарый, неопределенной степени старости — кружился активно, хотя несколько враскачку. Бабулька же явно путалась ногами и не поспевала за партнером. Ее светлая юбка не летела по кругу, а суетливо металась туда-сюда. При этом на лице было глупо-счастливое, слегка безумное выражение, рот полуоткрыт. Она, похоже, задыхалась, но не собиралась останавливаться.

Бедняга! Проблемы с сосудами, — предположила я. — Глицин, винпоцетин...

При чем сосуды? — оборвала Лилька. — Посмотри на платье!

Я посмотрела. Платье было вроде бы нормальное, ни дыр, ни пятен не заметно. Не по сезону светлое, конечно, но тут уж надо учесть возможности. Может, оно у нее самое приличное. Или даже единственное. Хотя многие старушки в наше время обживают секонд-хенды. И правильно делают, я считаю.

Не узнаешь? Это же мое! — вскрикнула Лилька, и рот у нее искривился.

Тут я догадалась. Посмотрела на бабульку, все еще не веря... Танец, к ее облегчению, закончился. Она шла прямо к нам, уцепившись за локоть деда, и тот вел ее с воинственным, несколько даже ожесточенным видом. Однако сквозь эту воинственность проступало какое-то глубинное успокоение. Он был похож на спортсмена-бегуна после успешного финиша. Она же узловатой рукой с набухшими венами придерживала край белого платья — да, того самого, когда-то пошитого Лилькиной мамой к свадьбе! И не только придерживала. Она — уж не померещилось ли мне? — играла волнистой оборкой из капроновой ленты, как маленькая девочка! Тощая бабка с жалким газончиком на голове, в накинутом на плечи стариковском пиджаке!

Подавившись усмешкой, я повернулась к подруге.

Не знаю, что ей вспомнилось, что подумалось в ту минуту.

От глаз ее тянулись вниз две блестящие дорожки. И по ним беззвучно и безостановочно, одна за другой, скатывались слезы. Водостойкая тушь — Лилька всегда пользовалась качественной косметикой — не размазалась, и она плакала, как плачут героини мыльных сериалов: с неподвижным лицом и ярко сияющими глазами в ореоле безупречных ресниц. Яростно и беспомощно она смотрела прямо в лицо старухе, словно злой колдунье, укравшей ее молодое счастье.

Но та не замечала ее, заглядевшись на своего побитого молью избранника.

100-летие «Сибирских огней»