Вы здесь

О пассионарности как духовном «влечении» Константина Войнова

Искусствоведческие письма
Файл: Иконка пакета 11_4irkov_opkdvkv.zip (13.45 КБ)

Языческий восторг перед непостижимостью мироздания...

К. С. Войнов

 

 

Письмо первое. Этническая теория пассионарности Льва Николаевича Гумилева, несмотря на жесткое сопротивление строгой академической науки, все же прижилась в той же академической науке, а со временем приобрела универсальный характер: о пассионарности сегодня не говорит разве что ленивый. Поставив термин Гумилева в заголовок, я обязан привести слова ученого о пассионарности: это «активность, проявляющаяся в стремлении индивида к цели… и в способности к сверхнапряжениям и жертвенности ради этой цели». Из уст ироничного Гумилева звучит пафосно, но верно: ни большой науки, ни большого искусства без жертв на Руси не бывало и не бывает. Кстати, в новейшей истории «пассионарность» обрела родственницу в виде «креативности» — способности создавать новое, исходя из внутренней мотивации человека. В нашем случае — мотивации Константина Семеновича Войнова, героя сегодняшних писем.

Красноярский живописец родился и вырос в деревне Усолке, в трехстах километрах от Красноярска. В 2010 году картинную галерею на малой родине открыл, публично признавшись: «Помню, как мне хотелось увидеть настоящее искусство, живых художников, а возможностей не было. И если благодаря галерее хоть в одной душе божья искра зажжется, значит — не зря мы здесь собрались». Константин и учился в родных пределах — в Красноярске, пройдя все ступени художественного образования: училище, институт, творческая мастерская Академии художеств — это и есть гумилевский «кормящий ландшафт» Константина Войнова.

Однако, имея представление о творчестве автора в целом — о его пейзажах, о портретах императоров, генсеков, ветеранов войны и современников, — понимаю: что-то не стыкуется в моем раскладе о Войнове. Своим творчеством он как бы опровергает мой тезис о пассионариях, но предлагает другой: о сочетании несочетаемого. Будем разбираться.

Письмо второе. О «Розовых облаках». Так называется ранняя работа Константина, которую он написал в 1994 году, в пору стажировки в академических мастерских у Анатолия Павловича Левитина, к слову сказать, так много сделавшего в изобразительном искусстве Сибири и для него. Судя по контексту, «Розовые облака» автобиографичны — это очень личные воспоминания автора о счастливой поре, о детстве, проведенном на берегах реки Усолки, когда можно голышом лежать на речных мостках среди облаков, отраженных в пронзительно синей воде, под крики низко летающих ласточек, растворившись во вселенской тишине деревни. Согласитесь, редкий в современном искусстве случай столь гармоничного (или, скорее, идеалистичного) образа мира и человека в нем.

В это же время написан и лирический пейзаж «Утро» (1995) — с видом на деревню и «ласковую речку Усолку», которая, слившись с другими речками, устремляется к «могучему телу Енисея» — так емко Константин комментирует (автор обладает даром слова, думаю, со временем мы познакомимся с его «записками художника») перерастание частного в общее. Я не случайно употребил слова из иного — философского — лексического арсенала. Любопытна пассионарность Константина Войнова: художник, напитавшись от частного, конкретного места его рождения, «томим жаждою» иного. Эту жажду не назовешь всеядностью, но с удовольствием признаешь творческой потребностью художественного распознавания мира в формах самого мира. Константин категорически не формалист в общепринятом смысле этого термина, но он реалист в традиционном понимании искусства, благодаря чему общается с самыми широкими слоями его почитателей. Об этом говорят персональные выставки работ художника, созданные как в пространстве его красноярской ойкумены, так и далеко за пределами страны нашей, о чем я и составлю сейчас короткое письмо.

Письмо третье. Про дальние пределы Войнова речь, а их немало: Франция, Индия, Южная Корея, Сирия, Иерусалим, Таиланд, где художник «холсты красил». В сентябре 2016 года в Красноярске Константин устроил выставку этюдов «Исповедь странника». Слово «исповедь» религиозного происхождения, оно ко многому обязывает, и потому обычно художники обходят подобные названия, именуя свои экспозиции. Константин Войнов, напротив, настаивает на исповедальности, потому что, берусь сказать, где бы он ни находился и что бы он ни видел перед собой, он полнит свою пассионарность прежде всего — для раскрытия сути и образа места своего, то есть Красноярья, где он родился, вырос, учился, работает.

По содержанию выставка Войнова 2016 года показывает глубинный, исследовательский, чисто художественный багаж, который Константин привозит из своих поездок. Тут не обойдешься привычным набором слов «натурные этюды для автора — это неиссякаемый источник для творчества», путешествия — та самая кладовая знаний о «цвете и особенностях пейзажа» в иных землях — в сравнении с родными местами. Наш разговор подводит к мысли о том, что поездки в иные края для Войнова оказываются «магическим кристаллом», через который утончается его видение своей «округи» — Красноярья. Тут и проявляется пассионарность художника: в выявлении уникальности своего места бытия и просвещении соотечественников. Войнов в этом смысле — художник-патриот: не книжный, не «вообще», а патриот по жизни.

Письмо четвертое. «Родословная Енисея». С таким названием в 2015 году вышел небольшой альбом живописи и графики Войнова с короткими эссе-комментариями самого художника к картинам. Состав альбома подтверждает мое заявление о пассионарности Войнова, рожденной, как мы видим, «питающим ландшафтом». «Родословную Енисея» художник постигает, двигаясь с юга необъятной Сибири, от Тувы с ее гортанным пением, и Хакасии с древними менгирами, и где на сопках Саян «цветет бадан», на север, к «золоченым (определение Войнова. — В. Ч.) берегам» Енисея. Автор готов раствориться в бесконечных пространствах тундры. Раствориться, чтобы встретиться с эвенками, кетами, долганами, ненцами, нганасанами. И воспеть их живописными красками — редкостно яркими, цветоносными, с «жарками, туманами, закатами». По принятой в специальной литературе терминологии подобные композиции называются этнографическими, но в их бытовом характере Войнов увидел возвышенный смысл повседневной жизни местных этносов, который вызывает «языческий восторг» автора. И решил возвышенный смысл их бытия цветом — насыщенным, выразительным, прибегая к формальному приему — желто-зеленому цвету тундры, но чаще всего красным цветом, приобретающим у Войнова символический смысл — смысл победы тепла человеческой жизни над холодом полярной природы. Пожалуй, мы впервые встретились с подобной формальной трактовкой цвета у художника реалистической традиции. Помимо художественного значения, коллекция «этнографических» работ Войнова еще имеет и ценный познавательный, даже научный потенциал. Мы прослеживаем жизнь северных народов, связанную с мифологемой «ловец солнца». У северных народов распространен миф, что солнце можно поймать арканом. «Главный дефицит севера — это дефицит тепла, дефицит света во время полярной ночи, — поясняет Войнов сюжет картины “Ловец солнца”. — И когда эта ночь надвигается, то возникает естественное желание как-то отсрочить наступление мрака и холода, хоть ненадолго задержать пламенеющее на горизонте светило и продлить благотворное действие его лучей».

В заключение приведу слова самого Константина Войнова, которые, как мне кажется, подтверждают правильность нашего основного тезиса о пассионарности творца, умеющего концентрированно, не распыляясь, собирать силы для цельности своего творчества: «Живописное произведение рождается лишь тогда, когда, помимо всей необходимой грамоты, выучки, школы, художник выливает в красочные сочетания всю свою любовь или ненависть, радость или меланхолию, весь свой жизненный опыт и всю свою душу, вплоть до нанесения последнего мазка нужным цветом в нужном месте. Лишь эта живая энергия заставляет картину жить... Лишь эта энергия одухотворяет все, даже самое обыденное и привычное».

100-летие «Сибирских огней»