Вы здесь

Сибирь как колония

Неровные мысли на стыке веков
Файл: Иконка пакета 11_zelensky_skk.zip (38.44 КБ)
Виталий ЗЕЛЕНСКИЙ

СИБИРЬ КАК КОЛОНИЯ
Неровные мысли на стыке веков

Одной административной самоуверенности
не дано творить жизнь и культуру.
Н.М.Ядринцев

Долго ждали, но он пришел без опозданий, этот мистический ХХI век, открывший собою третье тысячелетие от Рождества Христова — последние сомнения у наших ортодоксов отпали с полночным боем часов 13 января 2001 года, когда по обычаю поздравились чем Бог послал и православные, и примкнувшие к ним отдельные иноверцы, а так же не пропустившие случай массы безбожников…
Конечно, даже столь редкий парад круглых дат ничего нового нам, ныне живущим на земле, не принес, ничем не огорчил и ничем особо не порадовал.. Но когда от бесконечного времени на твоих глазах отваливается этакая глыба, невольно оглянешься назад, чтобы бросить боязливый взор в невозвратное, но не забытое и великое, к чему тянет прикоснуться, ощутив живое движение истории, нам не безразличной. Сколько там осталось для нас еще не пройденного, не осмысленного до конца! Вспоминаешь и недавнее…

Где-то в конце семидесятых сибирская общественность была озабочена, как следовало бы отметить предстоящий юбилей 400-летия присоединения нашей «малой» родины к России. Широко, говорили все, надо отметить. Спорили,: в каком все же году — в 1581-м или в 1582-м начал свой поход «за Камень» Ермак Тимофеевич с дружиною?
Москва, однако, сомнениями не мучилась: ни в 1981, ни в 1982-м, ни позже на российском государственном уровне Сибирь-именинница внимания не удостоилась. Были, правда, опубликованы статьи сибирских историков, разбросанные по страницам местных журналов и газет очерки и заметки.
Не так было в
ХIХ веке. К примеру, 300-летие обретения Россией немерянных земель к востоку от Урала ознаменовалось выходом в свет редкостной по глубине и пафосу книги Николая Михайловича Ядринцева «Сибирь как колония» (С-Пб, 1882). Труд сей, воистину подвижнический, автор предварил замечательными словами, достойными пера «сибирского Герцена»:
«Касаясь современного положения Сибири, рядом с исследованиями, в своих текущих литературных работах мы должны были часто давать ответы на немолчные запросы жизни, поэтому тон нашего изложения не всегда является объективным и спокойным; но едва ли мы заслуживаем упрека в том, что, приходя на зов жизни, мы стремились ответить на него всеми силами души и полагали здесь весь жар своего сердца. Принадлежа к поколению, стремившемуся сознательно отнестись к нуждам своей родины и быть ей полезным, мы старались внести посильную дань в изучение ее вопросов, веруя, что другие поколения, одушевленные тою же любовью, выполнят последующие задачи гораздо полнее и лучше нашего».
Взволнованное обращение сибирского патриота едва ли предназначалось кому-либо из царей и правителей, так сказать, персонально. Поэтому, наверно, плохо сочетается с мудрым спокойствием нынешнего российского президента, который на встрече с горожанами в Новосибирске, жар своего сердца расточать не стал, зато решительно посетовал на некоторый «сбой в процессе освоения Сибири».
Президент у нас большой спортсмен и, можно думать, имел в виду слово «сбой» в значении «заминка при переходе с одного вида движения, ритма на другой (см. «Толковый словарь»), так что остается ждать, куда повернут его лыжи на крутых российских горках.
И с чего бы так горячились сибирские «областники»? Тот же Ядринцев, выступая с публичной лекцией в Омске 1864 году напрямую спросил аудиторию: «Много ли памятников осталось от наших богачей? Может быть, Сибирь усеяна фабриками и заводами? Может быть, наши богачи создали нам бездну школ, библиотек, музеев и кабинетов ученых редкостей? Нет, Сибирь по-прежнему пустынна и невежественна. А где же наши миллионы? Где наше золото, которое вырабатывалось кровавым потом нашего народа на рудниках и приисках? Эти миллионы пропиты, проиграны в карты, промотаны по ярмарочным шинкам, — вот где наши миллионы!
»
Близко к тому времени, надобно заметить, золота в Сибири ежегодно добывалось более 2000 пудов. Но техника промывки золотоносных пород к середине ХХ века сильно выросла. Так что Сталин, как пишут в газетах, оставил после себя золотой запас в 2500 тонн — 156000 пудов, если хотите для сравнения. На сегодня обдемокраченная Россия имеет всего 200 тонн, то есть в 12,5 раза меньше.
Кто бы задал сейчас тот ядринцевский вопрос и кто бы на него ответил? Ведь нам досталась в наследство не та «глухая неведомая» Сибирь, а Сибирь, пронизанная жилами надежных дорог, увешанная проводами электропередач, уставленная фабриками и заводами, испещренная рудниками и шахтами. Застроенная городами и аэродромами, площадками для запуска ракет в космос. А кругом вспаханные и засеянные поля, полные скота фермы. И всюду по градам и весям добротные дома, школы, дворцы культуры, библиотеки, детские сады, санатории для простых людей, а там, среди ухоженных лесов прячутся корпуса научных институтов, базы отдыха трудящихся… Все это огромное богатство довольно трудно было проиграть в карты, пропить по кабакам, проесть на леденцах. Однако с недоброй помощью цивилизованных хищников из-за рубежа да стараниями собственных дураков и предателей — вот сумели, И всего за какой-нибудь десяток лет, так позорно завершенного Россией ХХ века. Такова цена свободы слова для лжецов и право на коммерческую тайну для мошенников — никаких других «ценностей» реформаторы России не подарили.

Но не для того же России нужна была Сибирь, не для того отправлялись в неведомые дали наши предки, шли в малом числе, рискуя имуществом и здоровьем, без полной уверенности куда-либо дойти, где можно обосноваться на оседлое существование, в крайнем случае, живым вернуться на родину.
«Наш народ, ища лучших и более просторных мест, при своем экстенсивном хозяйстве, в переселениях всегда находил способ поднять свое экономическое благосостояние». Но что есть благо для человека, ищущего доли своей в земле необжитой, доселе незнаемой?
«Пример Северной Америки и Сибири доказывает, что одно богатство не может создать настоящее человеческое общество, его нужно цементировать учреждениями, которые бы воспитывали в нем человечность»… И еще от Ядринцева:
«Страшно за общество, в котором маклаковщина хочет обратиться в народную теорию, хочет залечь основанием жизни».
Северную Америку наш публицист помянул вовсе не случайно. Ведь почти одновременно началось хозяйственное освоение двух сопоставимых по территории колоний, о которых еще мало что было известно европейским «охочим» людям.
В 1620 году к восточному берегу Северо-Американского материка, в удобной бухте залива Мэн пристал корабль под сентиментальным названием «Мейфлауэр» («Майский цветок»). С корабля на берег высадилась первая партия переселенцев-пуритан, заложившая здесь первое поселения колонии Новая Англия.
К тому времени в Сибири уже прочно стояли русские форпосты. Тюменский город на реке Туре (1586), Тобольский на Иртыше (1587), Пелымский (1593) на реке Пелым, Тарский (1594) на Иртыше, Березовский (1594), Сургут (1594), Нарымский острог (1596) на Оби, Туринск (1600) на Туре, Кетский острог (1602) на Кети, Томск (1604) на Томи, Кузнецк (1618) на той же красивой реке, впадающей в ту же величественную Обь…
Оставим на время пример Америки, обратимся к опыту русского освоения Сибири. Как, из каких условий и обстоятельств прошлой жизни складывался тот тип российского человека, о котором через четыре столетия скажет русский советский поэт Александр Твардовский:

Сибиряки!
Молва не врет, —
Хоть с бору, с сосенки народ,
Хоть сборный он, зато отборный,
Орел-народ!
Как в свой черед
Плечом надежным подопрет, —
Не подведет!

Первыми проникли за Урал отчаянно хваткие новгородцы. Они еще в
ХV веке хаживали в таежно-тундровые районы Югры, богатые пушным зверем. До прихода на Северную Сосьву отряда Трахтионова на устье реки Вогулки существовало зимовье русских и зырянских промысловиков. Это потом уже встанет здесь городок Березов, получивший свою известность сначала как место ссылки опального князя Меньшикова, глядящего до сих пор печальными глазами с картины художника-сибиряка Василия Сурикова, а спустя два с лишним столетия — благодаря ударившему здесь первому газовому фонтану — предвестнику сегодняшнего валютного счастья России, вернее, счастья простого выживания. Скудозубому не до орехов.
А в те начальные годы Сибирь интересовала Москву в первую голову как обширная кладовая «мягкой рухляди». Вместе с тем, создавая один за другим опорные пункты колонизации к северу от степной полосы, русские встали на речных путях Джунгарского ханства, против южных кочевых племен, защитив от их постоянных набегов местное ясашное население, принявшее российское подданство.
Бесстрашные русские первопроходцы неудержимо двигались на восток. 1639 год. Иван Москвитин с отрядом казаков выходит к побережью Охотского моря в устье реки Ульи, где основывает зимовье (1643-1646 годы). Василий Поярков подходит к Амуру, спускается вниз по реке к морю, идет вдоль Охотского побережья до Ульи, а оттуда — к якутам. 1648 год. Казак Семен Дежнев пускается в плавание от устья Колымы, огибает Чукотский полуостров, показав дорогу из Ледовитого в Тихий океан.
Но до того как Сибири стать русской землей, было еще ой как далеко. «Не надо забывать, — пишет С.В. Бахрушев в предисловии к книге первого историка Сибири Г.Ф. Миллера, — что Северная Азия еще оставалась в начале
ХVШ века погруженной для географов в глубокий мрак». Современник и товарищ Миллера по научной работе Гмелин свидетельствовал, что «вся страна слыла под именем Татарии, все народы, в ней обитавшие, почитались за татар; не знали даже, как далеко на восток тянется суша и продолжается ли она до Америки или отделяется от нее морем».
Именно эти вопросы и загадки решали на свой страх и риск наши землепроходцы. Ведь первая научная экспедиция отправилась на этот край земли лишь при императоре Петре
I. Только тогда получат свои имена и Берингово море, и Берингов пролив, и Командорские острова — все в честь командора, датчанина на русской службе Витуса Беринга. А именем Семена Дежнева будет названа крайняя восточная оконечность Российского государства.

Перед собой Великая Россия
Увидела Великий океан!

Это, впрочем, тоже из поэзии середины ХХ века.
«Что в 80 лет с небольшим будет завоевана и укреплена целая часть света, как Северная Азия, территория, превосходящая Римскую империю, не решится предсказать ни Цезарь, ни Наполеон, народ же совершает это, не имея даже полководца во главе». Так на это смотрел влюбленный в Сибирь Ядринцев.
Народный характер колонизации Сибири подчеркнет еще в серии своих «Рассказов о Западной Сибири», издаваемых специально для крестьян-переселенцев — русский книговед и писатель Николай Рубакин:
«Кучума победил казак Ермак, а заполнил великую землю сибирскую — русский народ, который расселился по всей стране, от Уральских гор до Камчатки, от Ледовитого моря до Китая. Оттого-то и стала Сибирь землею русскою, что она заселилась русским народом».

Но мы немного забегаем вперед. Рост русского населения в Сибири сильно отставал от скорости географических открытий, строительства укрепленных городков. С каждым новым городом или острогом становилось все труднее с продовольствием для их снабжения. Еще целое столетие после прихода русских в Сибирь, хлеб завозили сюда из Перми и Вятки. К 1662 году на огромном пространстве богатейшей колонии насчитывалось всего 70 тысяч русских. На каждого приходилось 4 инородца…
В 1669 году выходит царский указ о высылке воров в Сибирь на пашню «без отсечения рук и ног», а в 1686-м — о ссылке «гулящих людей на Москве». В это время стали звать в Сибирь и добровольцев, суля им некоторые льготы, чтобы только пахали землю.
А в далеких столицах предавались грезам. При императоре Александре I Сибирь называли «Перу и Мексикой нашей». В моде были различные прожекты, например о разведении на юге Сибири кашмирских коз…
Тем временем самые смелые, самые крепкие и смекалистые из русских мужиков шли и шли в глубь страны, манящей к себе свободой жить по-своему, делать все собственными руками, собственным умом. Что за люди были эти сибирские колонисты!
«Жаждущие лучших и свободных условий жизни крестьяне, по большей части сибиряки, а также и крестьяне Пермской и Вятской губерний… забирались в глушь тайги и урманов, выбирали удобные для поселения (!) места и основывали заимки. Это были первые бойцы с дикой природой, первые экспериментаторы, новаторы и предприниматели. Все, что будет после них, явится или повторением или продолжением, но не новшеством. Так, например, вздумаете ли вы решить вопрос о хлебопашестве в Нарыме по р. Парабель, Кеть, Вас-Югану, Чулыму и пр., напрасно будете трудиться, он уже этими новаторами разрешен — хлебопашество там оказывается возможным; скотоводство же, разведение льна, разного рода промыслы, все уже испытано и нет недостатка в примерах»…
Поэтами были эти экономисты, статистики, авторы «Памятной книги Томской губернии на 1912 год», которую довелось полистать.
В борьбе с великим сибирским пространством многое, если не все решали дороги. Еще в 1667 году в Тобольске был учрежден правительственный тракт с двумя «ямами» в селах Демьяновском и Самарском для перевозки чиновников и казенного имущества. В 1792 году в Каинском уезде были построены 3 укрепленных «пасса» — Тартасский, Каинский, Убинский. Они явились этапами колесного сообщения между Тарою, Омском, Колыванью и Томском. Под их охраной местность стала заселяться, появилось много деревень, особенно с развитием горного дела Колыванских заводов, принадлежавших тогда Демидову.
В начале ХIХ века в Западной Сибири условия настолько улучшились, что власти отказались от принудительной колонизации. Теперь целью вольной запашки было не столько снабжение гарнизонов, сколько польза экономического развития заселяемой территории.
Такой поворот в политике правительства связан с именем сибирского генерал-губернатора Сперанского, его запиской 1821 года. Указом 1822 года разрешено крестьянам всех губерний переселяться в Сибирь. Разрешено посылать вперед крестьянских разведчиков-ходоков. Была создана Межевая комиссия – «для приведения земли в известность». Выяснилось, с броской подачи именитого ученого немца Альфреда Брема, что «настоящее золото Сибири — это ее чернозем».
Наступала эпоха массового заселения Сибири крестьянским народом — русскими, украинцами, белорусами, российскими немцами из украинских и поволжских колоний.
Наступление пошло веселее с проведением Великого Сибирского пути — железной дороги от Челябинска до Владивостока.
О, это было событие эпохальное. Магистраль невиданной еще в мире протяженности русские рабочие, в большинстве своем вчерашние крестьяне, проложили всего за тринадцать лет!
В 1895 году в Сибирь по новой гладкой дороге отправился сам министр земледелия и государственных имуществ Ермолов. И как тогда было принято, сановитый путешественник не только представил «на благовоззрение Его Императорского Величества Государя Императора Всеподданейший доклад» об этой поездке, но и озаботился изданием особого «Прибавления» к докладу, включившего статьи и хозяйственные соображения знающих людей из числа сибирских старожилов.
Итак, каковы были цели и задачи, ради которых вкладывала Россия титанический труд, несла многомиллионные затраты в Сибири. Что-то существенно сдвинулось в правящих мозгах пореформенной России, если и чиновники заговорили на языке патриотической публицистики:
«Обширный Сибирский край, природные богатства которого еще доселе дремлют и население которого, не взирая даже на постепенный прилив в него переселенцев, далеко не соответствует ни пространству свободных в нем земель, ни его естественным производительным силам, находится ныне, с проведением Великого Сибирского пути, на пороге новой жизни. Соединяя Восточный океан с центром Европейской России, путь этот совершит коренной переворот в экономической жизни не только Сибири, но, быть может, и целого света, причем эта еще пустынная и полудикая ныне область призвана будет стать связующим звеном между Западом и Востоком и сама вступит в число стран, участвующих в великом международном обмене продуктами своей почвы и ее недр».
Появляются первые тревожные свидетельства неграмотного, хищнического вторжения в малоизученную природу Сибири человека с топором и плугом. Известный сибирский кооперативный деятель, маслодел, торговавший отменным сибирским продуктом на европейских рынках, знаток местных условий Александр Николаевич Балакшин писал в «Прибавлении с хозяйской тревогой: «В числе разных причин, приведших население к обеднению, вследствие упадка урожаев, одна из главных причин заключается в постепенном уничтожении лесов». Он ставил вопрос об облесении степных земледельческих районов. «Иначе пустыня, которая шаг за шагом надвигается на нас с юга, неизбежная и беспощадная, как сама смерть, прекратит все наше земледелие… Так, в 1889 году с полудня поднялся сильнейший ветер. От поднятой ветром пыли сделалось темно, так что не видно было деревни. С полей снесло всю мягкую землю, примерно, на вершок,…семена оголило, а некоторые унесло вместе с землей на соседние поля, на дороги, на межи»
Тяжко приходилось переселенцам в безводных степях Кулунды. В списке населенных мест Томской губернии на 1911 год сообщается о Богословской волости, состоящей из нескольких поселков по 100-200 человек. Справка до ужаса лаконична. «В р-не Богословской волости рек, озер, церквей, молитвенных зданий, лечебниц, больниц, почтово-телеграфных, общественных учреждений, почтовых станций не имеется». Это в 350 верстах от Барнаула и в 80-ти. от Карасука. «…И только вид земельного простора, бывший для них ранее волшебною сказкою, непоколебимая вера в «авось поправлюсь» да твердое сознание, что позади осталось еще худшее, — бодрят их дух, укрепляют их силы».
К слову сказать, первым наплыву пахарей — переселенцев подвергся именно Алтай, где уже давно обосновались крестьяне из числа беглых. Известны русские поселения, существовавшие с конца XVI века. Даже до похода Ермака. К примеру, легендарное Беловодье или Бухтарминский край.
«Земля еще не имеет той «власти» на Алтае, как это наблюдается повсюду в России. Здесь труд ценится, а не земля, — писал исследователь экономического быта и правовых отношений старожилов и новоселов на Алтае Сущинский. Чувствуется, читал молодой человек Глеба Успенского, коли берет власть земли в кавычки. И пишет довольно живо о том, что наблюдал на месте.
«Нам пришлось встретить следующий обычай: волостной старшина определяет день и час, когда можно выезжать на покос в степи, на «выпаша»; рано утром у ворот поскотины собирается толпа крестьян в каждом селении и ждет сигнала на восходе солнца, по которому ворота отворяются и пестрая масса крестьян с косами в руках, частью пешком, а больше на лошадях, устремляется в поле, наперерыв норовя захватить лучшие места». Покосов, как и пахотных земель, у старожилов было значительно больше, чем у новоселов. То же можно сказать о количестве лошадей и продуктивного скота.
«Но когда наплыв велик и начинается утеснение в земле, старожилы не хотят принимать «новяков». Им позволяют селиться, но не дают «приемных приговоров». Богатым старожилам нужны дешевые рабочие руки, и они берут с бедняков «не причисленных» к обществу «накладку» по нескольку раз в год… Время идет, число непричисленных растет; наконец они утрачивают всякий интерес для местного населения и как рабочая сила, и как средство наживы, т.к. земля становится все ценнее, убытки от занятых старательными российскими пахарями уже не окупаются.
И вот общество постановляет зорить и гнать новоселов с насиженных мест…Новоселы «целой гурьбой уходят в сторону на ближайшее возвышение и оттуда с огорчением смотрят на упорную разрушительную работу расходившихся старожилов. Пожар и всякое стихийное бедствие бледнеют перед этим; к тому же все происходит на лоне богатой природы…
Есть целые селенья на Алтае, в которых с самого их основания не была нога администратора, врача и священника… Там (в новых поселках) живут в плетенках, землянках, не имеют инвентаря и хлеба… Но «недалеко то время, когда экономические условия края настолько изменятся, что наступит время земледельца-пахаря, время мужицкого черного Алтая…Несомненно будет еще время расцвета и промышленности обрабатывающей, тогда наступит блестящий период в истории Алтая».
Что значит русский человек: во все времена он видит будущее своей страны только прекрасным!
Пришло время последнего реформатора империи П.А. Столыпина… Свою поездку в Сибирь и Поволжье в 1910 году он совершил вместе с будущим премьером врангелевского правительства в Крыму, а тогда еще министром земледелия и государственных имуществ А.В. Кривошеиным.
По возвращении опять был «Всеподданнейший доклад» все тому же императорскому величеству. Было и «Прибавление» к докладу.
О целях и содержании столыпинских реформ не знает только тот, кто не учился в советской школе. Двоечники и новообращенные либералы не в счет.
Так вот, отвлечемся здесь от причин, толкнувших царскую власть к новой безнадежной попытке решить проклятый земельный вопрос в России единым махом, не задевая святая святых — помещичьи латифундии. Но то в России европейской. А какие резоны заготовили реформаторы для своей восточной колонии? Почитаем первоисточники.
«Важнейшим в Сибири государственном делом является переселение… Богатая всем, кроме людей, Сибирь только в приливе сюда живой русской рабочей силы может найти полноту хозяйственной и культурной жизни…За 300 лет владения нашего Сибирью в ней набралось всего 4,5 миллиона русского населения, а за последние 15 лет сразу прибыло 3 миллиона».
Местами стиль делового письма свидетельствует о дремлющем втуне литературном даровании его составителя.
«Люди, живые люди, делающие в массе своей переселенческое дело, идут в Сибирь, ломая старую жизнь и строя новую, каждый в отдельности не для того, конечно, чтобы облегчить аграрные затруднения или послужить оплотом русской государственности на окраинах; их цель — выгоднее, лучше устроиться в Сибири, чем жилось им на родине. Помочь им в достижении этой непосредственной их цели, может быть и есть лучший способ обеспечить достижение всех государственных интересов, связанных с переселением. Напротив того, попытки овладеть переселением и всецело подчинить его руководящей роли каким-либо иным путем, нарушающим хозяйственные расчеты самих переселяющихся, не обречены ли неминуемо на крушение?»
Не без удовольствия отмечаю, что нынешние реформаторы учились выражать свои мысли явно у царского премьер-министра. И таким образом, чтобы все видели в тебе умного государственника и народного заботника одновременно, а ты бы при этом никому никакой жизни не обещал. Поскольку все в руце Божией и не надо ни во что вмешиваться.
А то вот наши, новые-то русские, взяли моду обижать народ хамскими американизмами типа «это
ваши проблемы», тогда как даже Серый волк разъяснял свою политику понятными словами: ты виноват уж тем, что хочется мне кушать, и я щас тебя съем!..
Объективно говоря, несмотря на триста с лишним тысяч обратных переселенцев, потерпевших то самое «крушение» совершенно добровольно, прилив новой рабочей силы был для Сибири благом. И слава тем, кто проектировал и строил Великий Путь. Это была не просто дорога. По ходу ее строительства, например, в Барабинской степи за время с 1895 по 1908 год было проложено 1800 верст дренажных каналов и осушено в общем 900 000 десятин болот, превращенных в сельскохозяйственные угодья. Здесь получит развитие молочное скотоводство, отсюда покатятся по Европе крепкие плотные бочонки с барабинским маслом.
«В 1906 году вывоз масла из Сибири дошел до 3 млн. пудов, в 1907 — до 3,5 млн. п. Весь российский экспорт масла на внешние рынки целиком основан на росте сибирского маслоделия… Этим приливом иностранного золота на 47 млн. руб. в год Россия обязана Сибири. Сибирское маслоделие дает золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность… Деятельность молочных лабораторий необходимо еще развить и выработать с их помощью план борьбы с начинающейся фальсификацией сибирского масла (примесь кокосового масла и проч.)».
Итак, Сибирь торговала маслом. И это опять ассоциировалось с золотом. Но почему же не с хлебом?
Отдельно для кинорежиссера Говорухина, создателя «перестроечного» фильма «Россия, которую мы потеряли», возьмем у самого Столыпина сведения об урожаях зерновых той незабываемо счастливой поры. Европейская часть России: 50 пудов ржи, 40 пуда пшеницы, 47 пудов овса с одной десятины посевов. В переводе на центнеры соответственно 8 — 6,4 — 7,5. Сибирь: 60 пудов ржи, 62 пуда пшеницы, 75 пудов овса. В переводе на центнеры соответственно 9,6 — 9,9 — 12,0… Экспорт России составлял в год полмиллиарда пудов, или 8 миллионов тонн хлеба, разумеется, помещичьего. Крестьянам своего урожая зачастую хватало только до Рождества. От голода велено спасаться постом и молитвой. Помогали и лебеда с мякиною.
По-иному складывался хлебный баланс сибирского вольного земледельца. На переселенческую семью в среднем приходилось 7 десятин пашни. Валовой сбор, считали, 350 пудов. Для собственного пропитания довольно 100-150 пудов, а 200-250 пудов нужно продать, чтоб живые деньги были на прочие расходы. А городского населения в Сибири всего-то 7-8 процентов. Где выход сибирскому хлебу? Щас сам премьер царский все рассудит.
«На юг, в Китай, переполненный людьми и хлебом и усиленно заселяющий погранполосу своими земледельческими муравейниками, выход, очевидно закрыт, а к нашим средне-азатским владениям нет прямого рельсового пути. Выход на Север приводит к Ледовитому океану, На Востоке сибирскому хлебу преграждает путь конкуренция маньчжурского и американского хлеба. На Западе его ждет внутренняя таможенная застава: Челябинский перелом тарифа». Последний приводил к увеличению каждого перевозимого пуда на 5-10 коп. Средние цены в России и Сибири разнились на 25-30 процентов, отсюда и «перелом».
Казалось, а чего стоит правительству ЕИВ, распорядителю Императорских железных дорог взять да и отменить несправедливый этот «перелом»? Ан нет, интересы российских хлеботорговцев не замай! Давайте-ка построим параллельную старому Великому пути Южно-Сибирскую железную дорогу, которая даст выход из степей через Уральск почти 60 миллионам пудов хлебных излишков… «Этой дороги многие в центральных губерниях боятся еще больше, чем отмены Челябинского перелома».
Но Столыпин не был бы Столыпиным, если бы не блюл прежде всего имперские интересы униженной недавним поражением в войне России.
«Новый рельсовый путь, долженствующий связать с Европейской Россией целый край, примыкающий к границам Монголии и Китая, несомненно упрочит создание твердого — из живых людей — оплота наших владений у этих оживающих теперь границ. Нельзя не предвидеть того значения, какое может иметь этот путь для России, историческими судьбами призванной охранять занятую европейскими племенами территорию от напора стремящихся разлиться по ней азиатских рас».

Мои будущие родители с их родителями приехали на Алтай в 1908 году и после хорошей разминки на полях и покосах старожилов попали в поле притяжения новой Алтайской железной дороги, начатой строительством в 1914 году. Здесь и обрели наконец оседлость.
А дорогу дальше, в глубь азиатских степей, потянули уже при Советской власти: кто не знает, не читал про знаменитую новостройку 1-й пятилетки Турксиб! Не сплоховали и здесь — полторы тысячи верст стального пути уложили в три года.
В те же годы развернулось промышленное освоение Сибири. Невиданными темпами. Для наглядности вспомним те 7-8 процентов городского населения, о которых писал в своем докладе Столыпин. Так вот, через 70 лет соотношение численности селян и горожан «перевернулось»: 70, а где и 80 процентов сибиряков сегодня проживают в городах и рабочих поселках. Разрослись старые города, построены новые. Стотысячный до революции деревянный безуездный Ново-Николаевск с его мельницами, мыловарнями и железнодорожными мастерскими превратился в полуторамиллионный Новосибирск, густо насыщенный крупнейшими предприятиями машиностроения, химии, приборостроения и прочая и прочая, перечислять не имеет смысла. Мегаполисами стали Омск и Красноярск.
Для наших муниципальных патриотов большое число жителей в родном городе является предметом гордости. У вас под миллион, говорите? А у нас уже за полтора! Да что вы говорите? Растем, брат, растем! А чему, собственно, радоваться? Вон в Москве аж 10 миллионов, так это же это половина населения всей огромной страны Сибирь, занимающей половину территории России… Есть что-то тревожное в этой статистике…
Население сибирских городов почти сплошь состоит из вчерашних жителей села… И сколько их, этих совращенных городом деревенек, уже заброшено, исчезло с лица земли, заросло горькой полынью.
Как живой участник освоения целины и сам степняк свидетельствую, что, например, на том же Алтае в пятидесятые годы поднимали не столько целину, сколько многолетнюю залежь, превратившуюся в дикую степь. Как образовалась эта залежь? Она была распахана теми самыми столыпинскими переселенцами. А почему оказалась заброшенной? Да потому что в тридцатые годы шло бурное промышленное строительство, росли, как на дрожжах, города, а рабочей силы, кроме как в окружающей деревенской местности взять было негде. Одновременно шла коллективизация сельского хозяйства, сопровождаемая высылкой крепких крестьянских семей в места, не пригодные для хлебопашества. Эту убыль живой рабочей силы должна была восполнить механизация, и она проводилась, меняя на глазах сам характер крестьянского труда, но село хронически продолжало отставать по многим жизненным показателям от города.
Сибирская деревня давно уже не была трудоизбыточной, но стоило выдать колхозникам паспорта, как начался исход. К середине 60-х Сибирь потеряла 3 миллиона сельских жителей, которые мигрировали в основном в Казахстан и Среднюю Азию.
Что их заставило кочевать туда-сюда, что они искали на новых, чуждых им местах? А вспомним чеканную, как математическая формула, мысль Ядринцева: «Эмиграция будет продолжаться до тех пор, пока на местах заселяемых условия жизни будут выгоднее, нежели на местах покидаемых». И ехали в теплые края, на фрукты, на лучшее, чем в Сибири, снабжение мануфактурой, на более доступный рынок строительных материалов и дешевое жилье.
30 лет тому назад в Новосибирске проходила Всесоюзная научная конференция по развитию и размещению производительных сил в Сибири. Было много докладов и дискуссий. Смотрю старые записи. А.Г. Аганбегян: «Один работник материального производства в Западной Сибири производит в год национального дохода на 400 рублей больше, чем в среднем по СССР, а в Восточной Сибири — на 700 рублей… На одного работника сельскохозяйственного производства чистой продукции получается на 20-30 процентов больше, чем в среднем по стране. Уступаем по этому показателю только Краснодарскому и Ставропольскому краю… Численность населения Сибири — 19,5 миллиона, по сравнению с 1927 годом оно увеличилось вдвое, причем население городов — в 9 раз, тогда как в среднем по стране — в 5 раз». К 1980 году, считал Аганбегян, в Сибири будет жить 23 миллиона. Абел Гезевич в то время был еще членкором и большим оптимистом, поскольку уповал на грядущие рыночные реформы, в которые верил безоглядно…
Рядом стояли и такие цифры: население Сибири составляет 19 процентов к населению всей РСФСР, а производит обуви и тканей лишь 4-5 процентов к общероссийскому. К этим объективным факторам отрицательной миграции в Сибири добавим еще одну особенность здешнего населения: оно легко на подъем.
Пусть не смущает читателя давность приведенных цифр и выкладок ученых. Нынче вообще перестали считать не только доходы и потери государства от разного рода новаций, но и людьми дорожить отвыкли. Замирает хозяйственная жизнь на Севере, бегут северяне куда потеплее, но их нигде не ждут, никто им будто бы ничем не обязан. Оголяется Север. Теперь, слышь, невыгодно добывать даже золото. Правда, не едут теперь сибиряки в «Азию», как прежде, даже оттуда понемногу возвращаются в Сибирь. Но именно понемногу. Ведь их и здесь, на родине порадовать некому и нечем. Здесь по-прежнему не хватает ни жилья, ни работы. Такой вот расклад.
Ныне, в начале
XXI века можно утверждать, что за всю историю существования Сибири в составе Российского государства высшие достижения в развитии народного хозяйства, образования, культуры, социальной сферы пришлись на те 70 лет советского периода жизни, которыми тщатся запугать народ современные реставраторы капитализма. А ту разруху в делах и в умах, что мы наблюдаем последнее десятилетие надо отнести на не преодоленные за те годы пережитки времен феодализма и догматически легкомысленное отношение к воспитанию человека, которому обещали скорый приход коммунизма.

Сейчас самые умные и совестливые ищут выхода из катастрофы, а самые наглые, циничные, жестокие себялюбцы делают все, чтобы как можно большее число людей этой грозящей беды не заметило. В виде отвлекающих ярких игрушек предлагают различные проекты устройства Сибири как самостоятельного, независимого от России государства. И откуда что берется.
Лет пять тому назад мне пришлось беседовать на эту тему с корреспонденткой шведского радио. Признаться, ее визит в Новосибирск и желание говорить именно со мной были для меня неожиданны. И я сказал ей об этом. Мария, так ее звали, призналась, что она уже побывала в Иркутске у известного писателя, который ее любопытство оставил без ответа, а рекомендовал меня в качестве чуть ли не специалиста по этим делам. Тут я удивился еще больше. Мы с этим действительно большим писателем провели немало часов в беседах о Сибири, ее истории, в том числе, конечно, о движении областничества, связанного с именами Ядринцева, Потанина и других сибирских деятелей, судимых в 1867 году, приговоренных правительственным Сенатом к большим срокам каторжных работ на рудниках, замененным царской милостью на ссылку.
Откроем «Советский энциклопедический словарь» 1980 года издания. Что там написано о сибирских областниках? «Условное наименование группы общественных деятелей (Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев и др.) 2-й половины 19 — начала 20 веков, сторонников экономического и культурного развития Сибири». Все. Что же было плохого в заботе просвещенных людей о процветании их любимой родины? Именно они, ранние областники выражали протест против того, чтобы Сибирь и через 300 лет после присоединения к России оставалась только сырьевой колонией, источником обогащения чиновников и нарождавшейся буржуазии, оставаясь в темноте невежества и бескультурья. Величайшей радостью для них было открытие в 1880 году первого сибирского университета в Томске. Н.М. Ядринцев считал это делом всей жизни, своей и других патриотов-областников победой.
В Америке уже сто лет существовало и развивалось самостоятельное независимое государство Северо-Американские Соединенные штаты. Уже закончилась и гражданская война между Севером и Югом, объявлены свободными чернокожие рабы, доставленные сюда для подневольного труда на хлопковых плантациях. В ходе успешной колонизации материка были отстреляны бизоны и краснокожие хозяева этих мест индейцы. Уцелевшие аборигены загнаны в резервации. Америка быстро превращалась в страну самовлюбленных людей, призванных учить уму-разуму остальное человечество.
Американец ни в чем так сильно не уверен, как в своей безнаказанности. Не зря страшился Н.М. Ядринцев за общество, в котором главной ценностью является богатство, а учреждения, коим положено воспитывать в человеке человечность, здесь не признаются необходимыми. Маклаковщина в этой цивилизованной стране достигла своего высшего развития. Маклак — сводчик, посредник при продаже и купле, маклер, кулак, барышник, перекупщик, базарный плут — это все по Далю. В современном деловом лексиконе все такие понятия облагорожены. Маклаков нет, есть бизнесмены, финансисты, банкиры — элита буржуазного мира, достигшего стадии «постиндустриального» общества.
Сибирь за годы строительства социализма, казалось, стала неприступной для любых попыток вернуть ее на путь американизации. Она шла своим путем, приобретая все больший вес в экономике, науке, духовном развитии народов России. Начали сбываться мечты первых областников о счастливом будущем Сибири. Прислушайтесь еще к их голосам.
«Эта вечная борьба, эти слияния противоположнейших элементов русской жизни в новой обширной стране в одно целое, это вечное претворение и наращение представляют гигантскую работу народного творчества в обширной колонии, придающие сибирской жизни нечто созидающее и подготовляющее для будущего».
Но мы, те, кто еще помнит горделивые слова «За годы сделаны дела столетий», позволили маклакам прийти к власти. У них все на распродажу. Когда им выгодно, они спекулируют и на сепаратистских настроениях, о которых прекрасно осведомлены.
В книге «Сибирь в известиях западно-европейских путешественников» поступивший на русскую службу пленный швед Стралленберг подробно рассказывает о планах превращения Сибирской губернии в самостоятельное королевство…
Главным сепаратистом он представлял первого сибирского губернатора князя Матвея Гагарина. Но так ли это? По нашим историческим источникам сей высокопоставленный чиновник был повешен в Петербурге в 1721 году по приказу Петра «за неслыханное воровство». Но, возможно, здесь и не было противоречия с утверждением Стралленберга. Сепаратистские настроения имеют в основе своей недовольство местных чиновников-князьков жестким контролем со стороны центра, желанием развязать себе руки прежде всего для безнаказанного ограбления местного населения и разворовывания казны. Сепаратизм не предполагает заботу о благосостоянии населения через подъем и развитие местного хозяйства и культуры. Как правило, у князьков и нет способностей к такого рода деятельности. Пример тому — нынешняя Чечня. Лозунг борьбы за независимость ничего не имел под собой, кроме амбиций националистов. У князя Гагарина и такого повода к разграблению вверенной ему провинции не было, Его преступления были квалифицированы юридически точно и исчерпывающе.
«Сепаратизм» порой принимает причудливые формы. В 1736 году «за законопротивные поступки» был казнен через отсечение головы первый вице-губернатор Иркутской провинции А. Жолобов. Сменивший Жолобова вице-губернатор А. Плещеев «был в канцелярских делах несведущ, вспыльчив, корыстолюбив, промышленных и торговых людей за недачу подарков драл плетьми и кнутом и притеснял приказных служителей, приверженцев любил постоянно угощать и поить разными винами допьяна».
Иркутский губернатор Немцов был человек «неблагонамеренный, употреблявший непомерную строгость собственно для того только, чтоб брать более взяток и наживать более денег».
Крайним самодурством отличался крестник Екатерины
II начальник Нерчинских горных заводов В.В. Нарышкин. Он растрачивал казенные деньги, завел «гусарский полк» из уголовных каторжан. Поссорившись с иркутским губернатором Немцовым, Нарышкин решил овладеть Иркутском и расправиться со своим врагом. «Войско» Нарышкина отправилось из Нерчинского завода к Иркутску. Дорогой звонили в колокола, палили из пушек, били в барабаны, захватывали обозы с товарами, устраивали пиршества, обирали местных жителей.
Нарышкину не удалось добиться победы над Немцовым: он был арестован верхнеудинским воеводой и отправлен в Иркутск, а затем в Петербург. Екатерина
II, узнав о самодурстве любимчика, назвала его «шалуном»…
Таковы факты, отраженные в «Иркутской летописи», включенной в Труды Сибирского отделения Русского Географического Общества (Иркутск, 1911, №5).
Колоритной фигурой был сибирский губернатор Ф.И. Соймонов. Он выдвинулся еще при Петре
I, когда составил карту Белого моря и дал описание Каспийского берега, При императрице Анне Иоановне Соймонов занимал пост вице-президента Адмиралтейской коллегии. В 1740 г. за участие в дворянской группе, боровшейся против бироновщины, Соймонов был отдан под суд. Его били кнутом и сослали в каторжную работу на Охотский солеваренный завод. Императрица Елизавета возвратила ему свободу, но Соймонов прожил в Сибири еще 16 лет. В 1757 году его назначили сибирским губернатором. Шесть лет провел Соймонов в этой должности, отличаясь от других сибирских управителей образованностью, честностью, вниманием к нуждам края. Он организовал морскую школу в Нерчинске, добился постройки маяка и гавани на Байкале, укрепления Омской пограничной линии, прокладки главного сибирского тракта через Барабинскую степь, измерил фарватер р. Шилки, разведывал пути по Амуру. Он опубликовал несколько статей о Сибири.
Да, наверное, прав был Ядринцев, заметив, что нигде чиновник не пользуется такой властью, как в Сибири.
«Сибирь была страною челобитчиков, истцов и даже прославлена за страну ябедников. Здесь единственный способ защиты от произвола — подкуп… Это сопоставление высшей правды местному произволу и до сих пор живуче в массе населения». Добавим, живо и по сей час. Именно эту веру вовсю используют высшие власти, сваливая вину за последствия своего же параноидального «курса реформ», за все несчастья и катастрофы, уж который год терзающие страну, на областных работников, делая из них козлов отпущения. Это по части справедливости. Но насчет ответственности губернаторов и градоначальников тоже ничего смягчать не надо. Пусть каждый припомнит, за кого он горло драл на выборах, клал свой авторитет на ту чашу весов, на которой громоздился закупленный жуликоватым спонсором медведь, животное всеядное.
Нет, что ни говори, а каких-либо проектов действительного отделения Сибири от России никогда не существовало. Все происходило на уровне эмоций. Даже пресловутые прокламации, которые безуспешно пытались приписать историку А.П. Щапову, человеку страстного общественного темпераметра, ничего, кроме обид за Сибирь, выраженных в стиле народовольцев, не представляли. Областники более молодого поколения, политики буржуазного толка, все же немного помаячили в созданном ими после Февральской революции Сибирском правительстве, в областной Думе, но поддержки их идеям сибирские мужики не оказали, и все кончилось тихим самороспуском.

Однако само по себе слово «колония», от латинского «поселение, не несет в себе заведомо негативного смысла, а вызываемые им отрицательные чувства связаны бесспорно с такими политическими понятиями, как колониализм, захват чужих стран и порабощение других народов. Вот метрополия, а вот ее бесправные колонии. Америка победоносно завершает войну за независимость против английской метрополии, революционная Франция дарит американскому народу статую Свободы, доныне осеняющую собой вход в гавань Нью-Йорка. Россия сочувствует и даже помогает свободной Америке. Сибирь в лице местных народовольцев и ссыльных участников Польского восстания завидует американскому счастью…
Но между Россией и Сибирью нет не то что моря-окияна, но и хотя бы Ла-Манша, отделяющего владычицу морей Великобританию от континентальной Европы. Америка держава морская, омываемая теплыми водами с востока и запада, ее северная сухопутная граница с Канадой проходит по широте, на которой у нас стоят Винница и Волгоград, а южная утопает в роскошных субтропиках.
В эту красивую и богатую страну устремляются со всего мира ловцы удачи, люди предприимчивые, умеющие работать и зарабатывать деньги. Скоро дух наживы становится господствующим в американском обществе. Вот пишет из Америки своему другу, совершивший поездку в эту страну Сергей Есенин. «Что сказать мне вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме фокстрота здесь ничего нет, здесь жрут и пьют и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, а на искусство начхать — самое высшее мюзик-холл. Я даже книг не захотел издавать здесь, несмотря на дешевизну бумаги и переводов. Никому здесь это не нужно… Пусть мы нищие, пусть у нас голод, холод…зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину».
По возвращении на родину Есенин напишет очерк «Железный Миргород», поэму «Страна негодяев». Вот строки, посвященные Америке:
Места нет здесь мечтам и химерам,
Отшумела тех лет пора.
Все курьеры, курьеры, курьеры,
Маклера, маклера, маклера.
От еврея и до китайца
Проходимец и джентльмен,
Все в единой графе считаются
Одинаково — business men,
На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льет.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жулье.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она — мировая биржа!
Вот они — подлецы всех стран.

В нашу континентальную, неласковую климатом Сибирь народ со всего света валом бы не повалил, стань она и «самостоятельным королевством. Сибирь была и остается колонией России в изначальном смысле — как земля, лежащая втуне, все пространство которой, все ее еще не открытые богатства не могли изучить и освоить немногочисленные коренные народы. Это взял на себя великий народ, озабоченный безопасностью своих размытых границ, выходом к окружающим его морям. И когда он достиг своей цели (из доклада Г. Маленкова на XIX съезде КПСС в 1952 году: «Никогда еще Россия не имела таких благоустроенных границ, какие имеет сегодня великий Советский Союз»), когда вся сибирская земля была «приведена в известность» и на земле этой появились дороги, рудники и шахты, промышленные города и научные городки, современные сельские предприятия и много чего другого, она стала вдруг нужной Западу и Востоку прежде всего своими богатствами, ставшими доступными для мировых расхитителей.
И вот в таком новом положении России сепаратизм опасен как никогда. В обществе, где правят бал либералы, ему созданы условия наибольшего благоприятствования в торговле интересами государства и народа. Если промышленный магнат имеет собственный выход на мировой рынок, так он и торгует, блюдя в первую очередь не государственный, а групповой и личный интерес. И идут сплошным потоком за рубеж любые товары, которые нужны нам самим и которые в других небедных странах объявлены стратегическими, ими не торгуют с потенциальным противником и конкурентом. Деньги за проданное оседают на счетах этих магнатов в иностранных банках. Таким способом, не покушаясь формально на целостность России, им удается растаскивать наше общее добро по своим сусекам, и мы перестаем понимать кто чей и что кому принадлежит.
В отношениях России к сибирской колонии всегда были проблемы. Москва плохо управляла Сибирью при царях и генерал-губернаторах, недолго просуществовал при Советской власти и единый Сибирский край (1925 — 1930) в составе РСФСР, разделенный затем на две части — Западную и Восточную, а в 1937-м новое административное деление доконало оба огромных края, состоявшие из округов, районов и сельских (городских, поселковых) Советов, на географических картах появились области, статус краев был сохранен лишь за Алтайским и Красноярским, поскольку в их состав входили автономные области Алтай и Хакасия. Наконец в 1943-1944 годах из Новосибирской области «вырезали» Томскую и Кемеровскую. Вот этими отдельными сибирскими территориями, на равных с Тулой, Рязанью и Владимиром, имела теперь дело Москва. Со стороны политики и контроля «сверху» все упростилось с этой Сибирью, если не считать командировочных расходов для чиновников. Дорого. Сложнее было с управлением развивающейся экономикой могучего края…
В конце 50-х — начале 60-х годов прошлого уже столетия мне довелось на лекциях в МГУ слушать крупнейших специалистов по экономической географии СССР. Помню профессора Анучина, он читал у нас на геофаке курс «Экономическое районирование СССР». Тогда экономическая география из науки преимущественно описательной превращалась в базу прикладных исследований в плане размещения производительных сил на вновь осваиваемых территориях.
Так вот профессор Анучин настойчиво утверждал, что у нас в стране, в России особенно, административное деление не соответствует природно-экономическому районированию, а это сдерживает развитие территорий. В пример приводил Западно-Сибирский экономический район. Вот он существует, отражен на географических картах, имеет свои характеристики, известна взаимосвязь и взаимозависимость отдельных его частей. Существуют в природе территориально-производственные комплексы — ТПК, о них пишут даже в общих газетах. Но кто на деле занимается всеми этими «увязками», кто на месте отвечает за комплексное развитие региона?
Оказалось все проще некуда: экономическими согласованиями занимаются секретари обкомов. Если занимаются. Вообще.
Лучшей схемой административного деления России профессор считал ту, что существовала при Екатерине
II: губерния — уезд — волость — сельская община. Четырехзвенная система. Примерно, такой же порядок управления применялся при Советской власти до 1937 года: край (губерния) — округ (уезд) — район (волость) — сельский Совет (сельская община). Таким образом, высшая власть республики управляла непосредственно только крупными политико-административными единицами, направляя на первые роли в этих регионах людей с государственным складом ума, талантливых испытанных организаторов.
После разукрупнения сибирского региона, не сразу, но постепенно стали возникать те самые неувязки да нестыковки, которые все труднее становилось разрешать из Москвы, несмотря на старания могущественного всезнающего Госплана. Тогда заговорили о восстановлении совнархозов. Создали. И что же? Совет народного хозяйства того же Западно-Сибирского экономического района, не имея властных полномочий за пределами дома с колоннами на Красном проспекте в городе Новосибирске, шагу не мог ступить без согласования с теми же областными начальниками. На следующем витке «усовершенствования», отругав неуемного перестройщика Никиту Хрущева, совнархозы ликвидировали, но оставили взамен Управление материально-технического снабжения экономического района. Это непонятное по целям и задачам учреждение было обречено на смерть при первом дуновении рыночных ветров.
Не помню точно, в каком году впервые была обнародована давняя идея и мечта экономико-географов. Со статьей в «Правде» выступил профессор МГУ Б. Хорев. То было романтическое время ранней горбачевщины. Многие тогда поверили и демократизацию социалистического общества, и в исправления накопившихся ошибок, в обещания скорейшего нового подъема советской экономики и улучшения жизни людей. Казалось, сейчас самое время заняться и укрупнением «субъектов Федерации» согласно существующим границам экономических районов.
Но не для того, знать, затевалась вся эта кутерьма, чтобы слушать ученых социалистической ориентации, на авансцену перестройки выходили западно-рыночные светила, среди них, конечно же всегда прогрессивный Аганбнгян вкупе с известным идеологом ликвидации «неперспективных» деревень тоже академиком Заславской… Оба сибирских патриота обосновались на Москве, оттуда легче давать советы.
Между тем проблемы экономического выживания в условиях общего либерального раздрая только обострились. Тогда сами сибиряки создают Межрегиональную ассоциацию «Сибирское соглашение» и пытаются решать свои проблемы без помощи отделившейся от России златокипящей Москвы. Деньги на содержание исполнительной дирекции, однако, дают сами участники Соглашения. В складчину, так сказать, и под конкретный проект. А кто платит деньги, тот… понимаете…

Теперь вот федеральные округа образовались. Для укрепления властной вертикали, как сказано. Сибирский округ — это почти что старый Сибирский край. Прекрасно. Одна незадача для управляемых — Федеральный округ, по определению, укрепляет свою часть президентской вертикали не экономическими скрепами, а с помощью силы, приблизив федеральные органы прокуратуры, милиции, налоговой полиции и проч. и проч. к шалунам-губернаторам, буде таковые проявятся.
Подаю совершенно дикое рацпредложение.
Сибирскому федеральному округу нужно свое ответственное правительство, наделенное властными полномочиями по всем отраслям экономики и жизни населения в отведенных ему границах.
Сибирь должна быть крепким конгломератом всех нынешних субъектов Российской Федерации, сцементированных общей любовью к этой земле, общей целью сделать ее на самом деле процветающим краем.
Дикость моего предложения, сам понимаю, заключается в том, что оно никак не согласуется с политикой правящей в стране компрадорской буржуазии. Им, капиталистам, привыкшим экономить на рабочей силе — а сибирский работник стоек и неприхотлив — им путь развития Сибири опережающими темпами не нужен вовсе. Им подавай много-много разнообразных богатств, и чтобы они лежали плохо. Понять геополитическую и историческую необходимость строить Сибирь как центр, откуда пойдут все будущие великие преобразования в России не дано людям с кругозором лавочников, которые еще недавно писали слово экономика через «и».
Идеальным было бы перестать считать Сибирь природной кладовой, в которой закопано столько богатств, что таскать-не перетаскать бедной Европе, а сами сибиряки, имея по два квадратных километра территории на душу населения, как-нибудь себя прокормят. Изречение Михайлы Ломоносова — «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном» — понято нами не до конца. Свое могущество Россия прирастила уже тем, что вышла к Тихому океану, закрепилась на берегах восточных морей, а затем трудами многих поколений мореплавателей и подвигом выдающихся русских ученых проложила сквозь льды стратегически неоценимый Северный морской путь.
Но почему та же Россия утратила былое могущество, владея по-прежнему огромными ресурсами и торгуя ими направо и налево? Ведь и нефть, и газ, и лес, и уголь, и золото, и алюминий, и алмазы и многое другое — все идет потоком из приращенной Сибири!
Тут и припомним, кстати, слова из книжки Н. Рубакигна: «Сибирь потому и стала русской землей, что ее заселили русские люди». А это, как мы знаем, были в массе своей крестьяне. Это они за годы советских пятилеток своими руками создали здесь мощную индустрию, построили города. И заселили их. Так запустела русская земля, а тут реформы окаянные. Колхозы разваливаются, работы нет, на покупку техники денег нет, солярка втрое дороже молока. А сколько непаханой земли образовалось? Когда-нибудь снова целинников позовут, если еще земля останется в крестьянском обороте…
Открываю свою старую книжку, изданную лет тридцать тому назад, там такие слова: «Чем больше мы строим в городе, тем меньше остается людей на земле. До каких же пор? Не вернее ли всю строительную мощь государства развернуть в сторону деревни. И начинать там именно с создания инфрастуктуры — благоустроенных дорог, водопровода в каждый сельский дом, электрических и телефонных сетей, систем отопления и канализации. Решительно улучшить условия труда в сельском хозяйстве. Не жалеть сил на культуру, медицинское и бытовое обслуживание населения. Строить все то, что помогает выравнивать условия жизни городских и сельских жителей».
Для литератора, работающего в жанре «проблемного» очерка всегда был важен положительный пример. И такие примеры нашлись.
Мой друг Иван Иванович Леунов, директор совхоза, Герой Соцтруда и кандидат сельхознаук из-под Новосибирска, пропустив мимо ушей рекомендации академиков, не знающих жизни села, решил сохранить все пять поселков, размещенных на территории совхоза. Им полагалось бы прекратить борьбу за свое существование и дружненько, организованно переехать на центральную усадьбу. Леунов укрепил эти производственные участки кадрами, создал новые рабочие места, развернул строительство новых сельских домов усадебного типа со всеми удобствами. И никто никуда не уехал.
В колхозном селе Васильевск — это уже в Прибайкалье — председателю Александру Васильевичу Перевалову «сверху» предложили закрыть четыре «лишних» молочно-товарных фермы по 200 коров, построить на центральной усадьбе скотный двор на 800 голов, доярок и скотников переселить туда же и сделать красивый поселок еще краше. Перевалов человек был не только разумный, но и крутой норовом. Он всех послал подальше и оставил все как есть. Районщики его не любили, но зато боялись.
Увы, не все хозяйственные руководители были такие умные да независимые, иные, не выдержав нажима, прогнулись. Ликвидировать деревню было проще простого: закрыть единственную школу и медпункт, а там уж сами поехали кто куда. Сибирь необъятных степей, лесов и лугов быстро становилась малонаселенной даже против прежнего.
Нацеленные сегодня на «окончательное решение крестьянского вопроса в России» правящие либералы, получи они в руки «Закон о купле-продаже земли», лишат сибирскую деревню всяких надежд на возрождение и направят толпы разоренных людей в город — пополнить ряды безработных, частных охранников и вышибал в ресторанах и пока еще подпольных борделях, армию голодных воришек и попрошаек. Поглощая деревню за деревней, город поедает самого себя.
Ни для кого уже не ново, что пустеют наши севера. По телевидению показывают надрывные сцены жизни людей в гибнущих поселках. Сейчас вот, в начале
XXI века, вымерзает «нашенский» край Приморье. Как теперь прикажут понимать господа либералы знаменитую песню двадцатых годов с гордыми словами «И на Тихом океане свой закончили поход»?
Если мы все еще живем в колонии, то каждый колонист вправе думать, что не он должен метрополии за одно удовольствие здесь жить, а метрополия ему должна за присоединение к ней целой страны и прирастание ее богатствами. Но мы же договорились считать себя условно идеалистами и все еще ожидаем от матушки-России признания в любви к родному своему детищу и понимания того, что только сильная в своем неудержимом росте Сибирь остановит дележ Отечества на удобоваримые куски.
Прав, прав русский советский поэт Твардовский. Настоящее-то золото Сибири — ее люди, сибиряки. Здесь каждый человек на счету. И мы знаем теперь, как шел многовековой отбор этого человека, повсеместно признанного самым выносливым работником и лучшим солдатом Второй мировой войны.

Земля пробитых в глушь путей,
Несчетных верст и редких дымов,
Как мало знала ты людей,
Кому была б землей родимой!

В Сибирь люди едут трудиться, зарабатывать деньги, на Юг едут отдыхать. Так уж повелось. Только нынче к южным берегам летят и плывут не строители БАМа и Братской ГЭС, а те, кто наживается на разрушении единого Великого пути и Единой Энергетической Системы бывшего Советского Союза. Труженики держатся за свои рабочие места и, как говорят, не рыпаются.
Южане в Сибири тоже не в диковину. Раньше ехали сюда строить на селе коровники и дома культуры. Их всех подряд называли армянами вне зависимости от национальной принадлежности. Проще — шабашниками. Они не обижались, а лишь быстрее шевелились, чтобы сдать объект до наступления холодов и свалить к себе на Кавказ. Теперь им тут фронта работ нет. Они торгуют на городских рынках и еще бог знает чем занимаются.

Впрочем, об этом лучше знают те, кому положено по службе, наша забота — о Сибири созидающей. Живем в святой уверенности, что это необходимо делать в первую очередь и что это осуществимо. Именно так: началом возрождения России после реформенной разрухи будет возрождение Сибири как строительной площадки, научной лаборатории и опытного поля.
Для нового мощного рывка здесь нужна иная, на порядок выше прежней технология, новейшая техника, включающие в себя альтернативные источники энергии, не известные еще миру способы прокладки дорог, особый тип жилища и т.д. и т.п. Здесь все должно быть новым и уже потому привлекательным для человека талантливого, человека честного перед собой и перед Отечеством, человека трудящегося. Помните завет сибирского заботника Николая Ядринцева: «…сознательно отнестись к нуждам своей родины и быть ей полезным… веруя, что другие поколения, одушевленные тою же любовью, выполнят последующие задачи гораздо полнее и лучше нашего».
Одушевленные любовью…
Николай Михайлович Ядринцев похоронен на Нагорном кладбище в Барнауле. На его надгробном памятнике лаконичная надпись
СИБИРЯКИ ПИСАТЕЛЮ-ПУБЛИЦИСТУ СИБИРИ.
Единственное в своем роде признание заслуг ушедшего давно светлого деятеля. Память о Николае Михайловиче сохранена в названиях улиц в ряде сибирских городов, его почитают все, кто любит Сибирь и интересуется ее историей. Многое из того, о чем он мечтал и яростно боролся в своих произведениях, воплощено в жизнь. Но вряд ли он одобрил бы то, что произошло с Сибирью и сибиряками в последнее десятилетие ХХ века. Остановка в развитии, откат на несколько десятилетий назад, замешательство в умах и холод в сердцах наших.
Александр Твардовский чуткой душой поэта понимал, чего не хватает Сибири:

Но, может быть, в твоей судьбе,
И величавой и суровой,
Чего недодано тебе —
Так это мощной песни новой,
Что из конца прошла б в конец
По всем краям с зазывной силой
И с миллионами сердец
Тебя навеки породнила.
Та честь была бы дорога
И слава — не товар лежалый,
Когда бы мне принадлежала
В той песне добрая строка…

Не боясь более упреков в дилетантизме, повторюсь еще и еще: будущее — в комплексном освоении и развитии нашего края. В заселении его отборным народом. Тогда Сибирь плечом могучим подопрет Россию. Не подведет. Но эта сила должна быть востребована.
Признаю также, что при существующем ныне строе, если это вообще можно назвать чем-либо определенным, мои мечтания остаются в области идеального. Пока.
А песня с мощной зазывной силой нам вот как нужна. «Сибирские огни» ждут от писателей, мастеров всех жанров, нового слова о Сибири — путеводной звезде в судьбе России.
Двадцать первый век на дворе, дорогие наши авторы и читатели!





































100-летие «Сибирских огней»