Поэты «Сибирских огней» стихи Алексея Ерошина

Сорока

Решила податься на юг,

Подальше

От зимних морозов и вьюг.

Сложила в мешок

Нажитое добро:

Осколок бутылки,

Павлинье перо,

Красивый обломок морского коралла,

Который она из музея украла,

Значок с Чебурашкой,

Кусок рафинада,

Одиннадцать крышечек от лимонада,

Четыре гвоздя,

Часовую отвёртку,

Монетку,

Шуруп,

От конфеты обёртку,

Четырнадцать пуговиц,

Медную бляшку,

Колечко с рубином,

От люстры стекляшку,

Заколку с ромашками,

Стержень от ручки,

Какие-то очень блестящие штучки…

Короче,

Такой получился багаж –

Сорока

Поднять

Не смогла его аж.

Слух идет по белу свету,

Что мудрее всех сова.

Но, скажу вам по секрету,

Нет несносней существа.

Я любезностей при встрече

Для неё не берегу.

Говорю ей: «Добрый вечер!»

А сова в ответ: «Угу!»

Я сердечно замечаю:

«Вам не холодно в снегу?

Залетайте выпить чаю…»

А сова в ответ: «Угу!»

«Снова вам, сова, не спится?»

А в ответ опять: «Угу!»

Нет, культурно с этой птицей

Я общаться не могу!

Есть у охотников давний обычай –

После охоты хвалиться добычей.

Трое охотников раз у костра

Сели, чтоб ночь скоротать до утра.

Первый сказал: «На охоте, друзья,

Быть ненаходчивым просто нельзя.

Если бывает, что пуст патронташ,

Я заряжаю в ружьё карандаш!»

«Тоже мне, фокус,- ответил второй,-

Я без патронов стреляю порой!»

Третий охотник ответил: «А я

Часто стреляю совсем без ружья!»

Первый на это заметил, однако:

«Ружья важны, но важнее собака.

Таксу свою отпускаю в лесу –

Через минуту приносит лису!»

Фыркнул охотник второй: «Ну и пёс!

Мой бы, как минимум, волка принёс!»

Третий сказал: «А мои спаниели

Тигра поймали на прошлой неделе!»

Первый воскликнул: «Однажды, ей-богу,

Я провалился к медведю в берлогу!

Мишка не просто меня отпустил,

Чаем с малиной сперва угостил!»

Тихо второй рассмеялся в ладошку:

«Мне он и мёду даёт на дорожку!»

Третий ответил: «Подумаешь, мёд!

Мне он и шубу частенько даёт!»

Первый охотник стал красным, как рак:

«В жизни не слышал ужаснее врак!»

«Верно!- охотник второй проворчал,-

Сроду такого вруна не встречал!»

Имеет буйвол буйный нрав.

Кто спорит с ним – всегда неправ.

А с мышкой спорить – благодать:

Она не может забодать!

Белке дали две конфетки.

Белка сердится на ветке:

Кабы белке сорок лап,

Весь кулёк она взяла б!

Был напуган бедный Гена

В кабинете для рентгена:

Оказалось, много лет

В Гене… прятался скелет!

Гиппопотам

Взобрался на батут.

И тут…

Батуту

Наступил капут.

Однажды

Мы с папой ходили в кино.

Сперва было скучно

И очень темно.

Полфильма какая-то девочка Нина

Уныло пиликала на пианино.

Потом появился

Усатый пират,

Искавший в лесу

Заколдованный клад.

Затем

За пиратом

Погнался дракон,

Пирата загнал

На какой-то балкон,

Потом

На дракона напал

Робин Гуд –

Сюжет становился

Все более крут!

Пират с Терминатором

Из пистолета

Пытались убить

Заводного скелета!

Кощей в своем замке

Над златом не чах,

А с Карлсоном

Дрался

На длинных мечах!

Затем

Прискакала

Большая Годзилла,

И чуть свои зубы

В меня не вонзила!

За ней

Захотел меня съесть

Крокодил!..

Как вовремя папа

Меня

Разбудил!

Мы сели смотреть кино.

Вдруг стало ужасно темно.

И кто-то там на экране

Зловеще завыл в тумане:

– У-у-у-у!

Зашевелились уши

От ужаса у Андрюши.

У Мишки и у Наташки

Выпрямились кудряшки.

Коса расплелась у Любы,

У Вовки заныли зубы,

Нинка вдвоем с Танюшкой

Спрятались под подушкой,

Толик уполз под диван,

Под кресло залез Иван,

В кресле Машка с Антошкой

Трясутся в обнимку с кошкой.

От страха упало у Ленки

Мороженое на коленки,

А у Сережки от страха

Даже вспотела рубаха!

Один только я не дрожу,

Не покрываюсь мурашками,

А с галстуками

И рубашками

Спокойно

В шкафу

Сижу!

Есть люди,

Которые пашут и сеют,

И в небе

Водить самолеты умеют,

И плавят металл,

И находят руду,

И лечат больных,

И готовят еду,

И чинят машины,

И чистят ботинки,

Для книг и журналов

Рисуют картинки,

Танцуют на сцене,

Поют мастерски,

И водят огромные

Грузовики,

И строят,

И красят,

И варят,

И шьют –

За труд этим людям

Зарплату дают.

А если

Работать совсем нелегко,

То людям

Вдобавок

Дают

Молоко.

А кот наш Василий

Не сеет,

Не пашет,

Он даже хвостом, как собака, не машет.

И даже, представьте,

Не ловит мышей –

Настолько ленив

От хвоста

До ушей!

Он целыми днями,

Не кушает если,

Лежит на диване

И нежится в кресле.

Гляжу на кота

И никак не пойму:

За что

Молоко

Наливают ему?

– Ты что всё лежишь? – я его вопрошаю.

А Вася в ответ:

– Интерьер украшаю!

Зверька

Жаднее хомяка

Я не встречал еще пока!

Сегодня

Ждёт гостей хомяк.

Хомяк от ужаса обмяк:

«Придут,

В гостиной наследят,

Припасы все мои съедят,

Что не съедят –

Возьмут домой,

А я потом –

Посуду мой!»

Стучатся гости,

А в ответ

Кричит хомяк:

– Меня здесь нет!

Устроилась лошадь

Работать курьером,

Три тысячи вёрст

Проскакала карьером.

Доставила точно

И срочно весьма

Четыреста сорок четыре письма.

Обегала

Двести пятнадцать инстанций,

Доставила

Двести пятнадцать квитанций.

Потом бандеролей

Пятьсот килограмм,

И сто сорок пять килограмм

Телеграмм!

Упала бедняжка

И пробормотала:

– Ну до че-го-го я

Сегодня устала!

Мне что-то прискучила

Эта карьера,

Ищите-ка вы

Друго-го-го курьера!

Меня спросил приятель Федя –

Читал я книжку «Три медведя»?

Нет! И читать не стану впредь!

Медведя незачем тереть!

Другие пусть медведя трут –

Те, у кого характер крут!

А я покой предпочитаю –

«Три поросёнка» почитаю.

Мы играли

С Мишкой в шашки.

Результат игры таков:

Я порвал рукав рубашки,

Он остался без очков.

Распружинился

Будильник,

Опрокинулся комод,

Уронился холодильник,

Под кровать забился кот.

В битве

Вдребезги разбили

Пять хрустальных ваз и блюд.

В общем,

Наши победили!

Ждите вечером

Салют!

Петров купил рюкзак.

И вот

Петров собрался

В турпоход.

В поход собраться – плюнуть раз.

Петров сложил в рюкзак:

Матрас,

Палатку,

Тапочки,

Подушку,

Торшер,

Будильник,

Раскладушку,

Электрочайник,

Мышеловку,

Компьютер и микроволновку,

Пальто,

Перчатки,

Шарф колючий,

Велосипед на всякий случай,

И телевизор заодно –

Чтоб у костра смотреть кино.

Хотел впихнуть ещё и кресло…

Увы,

Оно уже не влезло.

Рюкзак в объёме

В три обхвата –

Поднять его

Т-я-ж-е-л-о-в-а-т-о.

Петров пытался

Так

И сяк…

Не смог Петров

Поднять рюкзак!

Петров расстроено вздохнул.

Петров рукой в сердцах махнул:

– Нет, не пойду я в турпоход,

Пускай он сам в меня идёт!

Не только дети

Любят прятки,

Играть умеют и слова:

Заря –

Упрятана в ЗАРЯдке,

А в риСОВАльщике –

Сова.

К словам прислушайся немножко:

В дОСАде

Спряталась оса.

На дне луКОШКА

Дремлет кошка,

А в паЛИСАднике –

Лиса.

Из гРЕЧКИ

Вытекают речки,

В ЛЕЩИне

Плещутся лещи.

Овечки прячутся

В слОВЕЧКИ.

А дальше…

Дальше сам ищи!

Сказала как-то папе мама:

«Ребёнку скоро стукнет девять!

Пора с культурой что-то делать –

Нужна культурная программа!»

И очень скоро вся родня

Взялась культурно за меня:

Пошли мы с мамой на балет –

Я выспался за восемь лет.

Сходили с бабушкой в музей –

На рынке взяли трёх язей.

Болели с папой за «Зенит» –

Десятый день в ушах звенит.

На рок-концерт взяла сестра –

Помяли нос и два ребра.

Вот навалились, право слово!

Короче,

Если бы не дед,

От воспитания такого

Во мне

Проснулся б

Людоед!

Но дед увёз меня

На дачу,

Где ни музеев,

Ни балета.

Я здесь купаюсь

И рыбачу –

Теперь не зря

Проходит

Лето!

Увидев скворечник,

Сказала собака:

«Какая-то странная будка, однако!»

Потом,

Поразмыслив,

Подумала так:

«Должно быть,

Она для летучих собак!

Ах, если бы тоже

Летучей была я –

Тогда

Между туч

Я летала бы, лая!

Тогда бы

Шипеть на меня из окошка

Уже не посмела

Соседская кошка!

Я стала бы

Птицам

И звездам родня...

НО

КАК ЖЕ ХОЗЯИН

ВНИЗУ

БЕЗ МЕНЯ?!

Нет, в будку на дереве

Не полечу:

Летать

Без хозяина

Я

Не хочу!»

Жонглер

Увиделся с поэтом

И заявил ему при этом:

– Все говорят,

Что мы похожи,

Что вы

Жонглируете тоже!

Вот я могу

Подбросить разом

Четыре полных кружки с квасом,

Сервиз для чая с чаем вместе

И тридцать две

Сосиски в тесте!

Еще жонглирую

Мячами,

Семью горящими свечами,

Ножами,

Вазами,

Цветами,

Детьми,

Котлетами,

Котами,

Мышами,

Кашей,

Беляшами,

Гуашью и карандашами!

Хоть утюгами,

Хоть рагу –

Я всем жонглировать могу!

Но чем же

Мы похожи с вами,

Я не пойму никак, увы!

Так чем

Жонглируете вы?

Поэт сказал в ответ:

– Словами!

Я рос в стране прекрасной самой.

Ну, то бишь, тут, не «за бугром»,

Произведенный папой-мамой

В далеком семьдесят втором.

Рождением обязан им я

В простом совхозе\дробь\селе,

Крещеном в честь того, чье имя

Живее прочих на земле.

Нашарить в прошлом труд напрасный

Ростки посеянных крамол:

Детсад. Началка. Галстук красный.

И даже (боже!) комсомол.

Не состоял. Не видел. Не был.

Не привлекался. Не имел.

Оно хотелось, может, мне бы,

Но как – не знал и не умел.

Вне всякой жизненной интриги

Я жил так просто, а не «для»,

Но разлагали разум книги,

Учеба и учителя.

И стал итогом книгоедства

Недуг, неведомый врачу:

Я иногда впадаю в детство,

И… возвращаться не хочу.

Стрелка. 

Разъезд восемьсот сорок два. 

Тополь, 

Да пыль, 

Да ковыль-трава. 

Здесь можно с разбега нырнуть в тишину, 

Как в омут, 

И камнем пойти ко дну, 

И никогда 

Не достигнуть 

Дна: 

Здесь не глубинка, 

Здесь – глубина. 

Здесь никогда не стоят поезда, 

Здесь та же самая всходит звезда 

Ровно в одиннадцать каждый вечер, 

Здесь и заняться-то больше нечем, 

Как только вести философские споры 

С охочим до водки обходчиком Колей, 

Да перепелов постреливать в поле, 

Да раз в неделю 

Глазеть на скорый, 

Который, 

Гремя, 

Проносится мимо, 

Напоминая, 

Что там, 

За скверной, 

За гранью этой чёрной дыры, 

Возможно, 

Есть и другие миры, 

Что, впрочем, 

Вовсе не достоверно… 

Но Галка, дочь обходчика Коли, 

Всё смотрит и смотрит из-под руки, 

Как убегают вдаль огоньки… 

Делать ей больше нечего, что ли? 

Всё верит, 

Что жить без надежды нельзя, 

Что люди не могут быть одиноки… 

Так до утра и стоит у дороги. 

Дурёха дурёхой, 

Ну что с неё взять…

Поговори со мной. 

Поговори -

Об импрессионизме 

И погоде - 

О том, что постоянства 

Нет в природе, 

В чём убеждают нас 

Календари... 

Моне. 

Гуашь. 

Прохладные тона. 

Твой синий плащ. 

Капель звенит морзянкой. 

По площадям и улицам хозяйкой 

Ступает запоздалая весна. 

И рядышком вышагивает с ней, 

Замысливая мокрые проказы, 

Босой апрель, 

Мальчишка ясноглазый, 

Весёлый, вечно юный сорванец. 

По гулким крышам 

Шествуя победно, 

Сметает 

Снеговую шелуху, 

И солнца золотистый хула-хуп 

По небу катит 

Веточкою вербной... 

Бумага. 

Акварельный эпизод. 

Июньским утром кисти Ренуара 

Мы шлепаем по краешку бульвара, 

И поцелуи прячем в мокрый зонт. 

Отмытый город, ливнем напитавшись, 

Кружит в трамвайном ритме болеро. 

Мы два часа 

Прощаемся в метро, 

И расстаемся, 

Так и не расставшись... 

Этюд Сезанна. 

Масло.

За окном 

Слоится сумрак дымом желтоватым, 

И мы с тобой опять бредем куда-то - 

Не помню точно, 

Кажется, в кино. 

Умакивая кисть в осенний блюр, 

Сентябрик-арлекин 

С улыбкой мима 

Играючи кладет мазки кармина 

На тротуар 

В морщинках кракелюр... 

Цветное фото.

Кодак. 

Полутьма. 

Бледнеют звезды в полутьме рассвета. 

Поговори со мной... 

И нет ответа: 

В душе и в комнате – 

Зима, 

Зима, 

Зима...

Возвращение в Итаку

Видел он совсем не так.

Двадцать лет минуло с гаком –

Сердце так же бьется в такт.

А к чему лететь галопом –

Холод, пустошь, тишина,

Не томится Пенелопа

В ожиданье у окна,

Ветер сгнившие лачуги

Прошивает, как рядно –

Ни души во всей округе,

Даже пёс издох давно.

Лишь монеткою грошовой

Редко скатится звезда

В перешёпот камышовый

У Эгейского пруда.

Да взгрустнёт, слезинки сея,

Серый дождик ровно в семь,

К электричке Одиссея

Провожая насовсем.

Снится мне или не снится,

Это сон или не сон –

Тянет песенку возница

С бубенцами в унисон.

Солнце стрелы в тучи мечет –

Гаснет хмурая заря.

В клочьях туч клекочет кречет,

По-над пустошью паря.

Смачно чавкает грязища

Под колесами возка.

Воют волки, в поле рыща.

В сердце смертная тоска.

Стонут стертые ступицы

Скучной скрипочкой сверчка…

«Эй, возница… Эй, возница,

Что там видно с облучка?»

«Что? Ни чёрта и ни Бога.

Ровным счетом – ни черта.

Все тоскливо и убого,

Сумрак, сырость, нищета.

Ночи длинны, дни коротки.

Тьма черней, виски белей.

Не прикажете ли водки?»

«Хорошо бы, брат… Налей…»

Снится мне или не снится –

Смолк бубенчик под дугой.

У меня другой возница,

Да и я совсем другой.

Паровоз глотает вёрсты,

Голосит сквозняк в щели…

«Эй, куда меня завёз ты?

Что там видится вдали?»

«Да извольте глянуть сами

Из вагонного окна.

Меж землёю с небесами –

Грязь, ненастье, даль темна.

Ничего не примечаю,

Ни звезды, ни огонька…

Не прикажете ли чаю?»

«Лучше, братец, коньяка…»

Снится мне или не снится –

Самолет замедлил бег.

Тьма и дождь…

«Мы где, возница?»

«Полночь. Двадцать первый век…»

Отходила юнкерская рота,

Уступая силе мужиков.

Распахнув чугунные ворота,

Ярость

Вырывалась

Из оков.

И текли матросы,

И бежали,

И за ними вслед –

Россия вся,

Огненными буквами

В скрижали

Поворот истории

Внося.

Старый мир

Крушили нешутейно,

Разрывая

Лозунгами рот...

Так

Бессмертный гений

Эйзенштейна

Омифотворял

Переворот.

Так,

В угоду

Власть имущим разным,

Мы и до сегодняшнего дня

Черное закрашиваем красным,

Белое чернилами черня.

Что хотим –

Покажем в нужном свете,

Что хотим –

Забудем на века.

Выставим победы

В полноцвете,

Пораженья –

Притеним

Слегка.

Сценарист

Словам добавит весу,

Визажист наложит

Нужный грим –

Мы ж не просто так

Играем пьесу,

Мы –

Историю

Мифотворим…

Шелест ветра город будит,

Шевелит огонь свечи:

Что-то будет,

Что-то будет,

Что-то движется в ночи…

Рассекают

Тьму

На части

Черной сетью

Провода.

Приближается несчастье,

Надвигается беда.

За спиной

Застыла будто

Тень

Без тела и лица –

То ли чёрта,

То ли Брута,

То ли Гамлета-отца.

Бьется

В клетке тела

Разум –

Надвигается беда.

Громче,

Звонче с каждым разом

В кухне капает вода –

Переполненная бездна

Пиалы

Дрожит слегка.

Наступает

Час

Быка.

Что несет он – неизвестно.

Ангел смерти за стеною

Пролетает в тишине.

Нет, сегодня не за мною…

Нет, сегодня не ко мне…

Черный сумрак

Дышит ядом.

В кухне

Капает

Вода…

Ангел кружит

Рядом,

Рядом…

Где опустится?

Когда?

Кто

Тот самый

Невезучий?

Кто

Тот самый аноним,

Что сегодня

Вслед за ним

Полетит в ночные тучи?

По спине озноб –

Волной.

Сердце вскачь куда-то мчится.

Что-то вскорости случится...

Ангел кружит за стеной,

Словно красный апельсин,

Шар луны сжимает в жмене,

Выжигая в небе –

«Мене,

Мене,

Текел,

Упарсин…»

Зима в Ливадии тепла.

В тиши,

Февральским утром сизым,

Хозяин

Наслаждался бризом,

На пять минут

Забыв

Дела.

Стоял у каменных перил,

В кругу

Охранного конвоя,

Глядел на море штормовое

И трубку

Черную

Курил.

Ему,

Мерилу всех мерил,

Своей не полагалось меры,

Но равнодушный взгляд Химеры

Его

Презрением дарил.

Нахально восседая рядом,

Она одна глядела –

Сквозь,

Вождя

Пронизывая взглядом,

Как доску трехдюймовый гвоздь.

Все те,

Вокруг,

Смотрели разно:

Боясь,

Восторженно

И зло.

И лишь она одна –

Бесстрастно,

Как сквозь оконное стекло.

Что ей вселенские напасти,

Что все властители,

Когда

Струится времени вода

Из глубины

Чугунной

Пасти?

Мелькают,

Суетно снуя,

Перед ее колодцем лица,

Но так же

Продолжает литься

В пучину вечности

Струя.

И, как вода ни хороша,

Дано хозяину и гостю

Пригубить вечность

Только горстью:

Здесь нет ни кружки,

Ни ковша…

Зима в Ливадии тепла.

Шинель наброшена на плечи.

Хозяин ждет начала встречи.

Прогулка кончена:

Дела.

Уинстон ждет,

И Франклин тоже.

Примчался, одолев хворобу:

Делить трофейную Европу

Ему опаздывать негоже…

Невозмутимый,

Как Аттила,

Вождь

Протянул в пространство руку,

И вытряхнул

В колодец

Трубку.

И вечность

Пепел

Поглотила…

Полдень.

Волны трупной вони.

Кружат грифы в небе белом.

Ствол винтовки жжет ладони.

Si vis pacem,

Para bellum.

Подогни колени, падре:

Здесь у Томми

Снайпер меткий.

В этом жизненном театре

Мы с тобой –

Марионетки.

В этом жизненном театре

Темп сюжетных линий –

Presto.

Отпусти грехи мне, падре:

Видишь,

Новым нету места.

Видишь, в поле

Тело Томми,

В смертной маске вечной муки?

Томми ждут в родимом доме,

Он лежит,

Раскинув руки.

Я ведь был его моложе,

А теперь

Я стану старше,

Если только

Завтра тоже

Не замру

В посмертном шарже…

Вот черта,

А дальше – к чёрту.

По спине бегут мурашки…

Не пора ль

Платить по счету

За имперские замашки?

Собрались над Римом тучи.

Пересматривая сводки,

Надувает щеки дуче,

Липкий ком

Катает в глотке.

Время тянется

Тягуче.

Сердце страх

Сжимает

Люто.

Ave, duce,

Ave, duce,

Morituri te salutant!

А тебе

За нами следом,

Арестантом,

Не героем,

Под сиреневым рассветом

Ждать расстрела

Перед строем.

Вгонят

В грудь

Свинец

Горячий,

Покуражатся над телом…

Дуче, дуче,

Как иначе?

Si vis pacem,

Para

Bellum.

Смерти вкус подобен хине,

Да не слаще отступленье.

Падре,

Отпусти грехи мне,

Да наступит

Искупленье…

Видишь,

Чуть заметный глазу,

В небе,

Словно школьным

Мелом

Самолетик пишет фразу:

«Si vis pacem,

Para

Bellum»…

Век романтизма канул в Лету,

Пришла эпоха болтовни.

Финальной точки пистолету

Поэт не вверит в наши дни.

Не стал слабее женских губ яд,

Но звон клинков давно забыт:

Поэтов не дуэли губят,

Поэтов убивает быт.

Живем вполсилы, понарошку,

Талант в загашнике гноя…

— Любовь моя, почисть картошку!

— Да-да, иду, любовь моя…

О чем, бишь, я? Ах, да, о быте…

Быт иль не быт – вот в чем вопрос!

Рутинность бытовых событий

Рождает творческий некроз.

Поэт при виде стройных ножек

Обязан быть настороже…

— Любимый, наточи-ка ножик!

— Да-да, любимая, уже…

О чем я, бишь? Ах, да… Ребром

Платил Адам за шутки Бога.

Но мог ли Бог представить Блока

В подъезде, с мусорным ведром?

Представить Пушкина, в поту,

На кухне жарящим котлеты?

Поэт, берись за пистолеты!

К барьеру! К черту суету!

Поэту глупо и нелепо

Транжирить жизнь на ерунду…

— Любимый, в доме нету хлеба!

— Да-да, любимая, иду…

Апрель.

С утра

В квадратике двора

Вовсю кипят шекспировские страсти.

Ромео,

Кобелька невнятной масти,

Разобрала любовная хандра.

Предмет желаний пожирая взглядом,

Он шумно признается в чувстве оном,

Гарцуя у Джульетты под балконом.

Остынь, безумец:

Дело пахнет ядом.

Джульетта,

Чистокровная болонка,

Дружку Ромео подпевает звонко,

Но только смерть

Соединить навеки

Способна

Капулетти и Монтекки.

Другая сцена:

На балконе слева,

Мужчина в майке,

Почернев от гнева,

Честит жены бесчувственное тело.

Ни дать, ни взять –

Трагедия «Отелло».

О, лавры мавра, вы идете многим,

Но властность также

Свойственна двуногим:

Вот управдомша,

Грозная Макбет,

С Макбетом ковыляет на обед.

Поодаль – бомж,

Умалишенный Лир,

Изведавший несовершенство мира,

Шерстит помойку в поисках гарнира.

Но кто безумней?

Лир, или весь мир?

Хмельной сантехник,

Восседая в луже,

Разыгрывает снова пьеску ту же,

Решая вновь –

Ту би, о нот ту би…

Весь мир – театр,

И ты его люби,

Привычно,

Как родной замшелый дворик.

Философы,

Безумцы и цари,

Мы в нем актеры, что ни говори.

И я

Под сим подписываюсь:

Йорик.

Два путника сидели у костра,

Обычный обыватель и философ.

А сверху, порождая тьму вопросов,

Густела тьма, созвездьями пестра.

«Как хорошо,- сказал один,- вот так,

Сияя, как начищенный пятак,

Лежать на полуночном черном лоне.

И всяк замрет в почтительном поклоне

При звуке приснопамятных имен

Тех, кто, как мы, под небом возлежали,

А ныне Клио вписаны в скрижали

Светить нам, смертным, до конца времен.

Ты знаешь этот мир, так поясни-ка,

Старик философ, как ученый муж,

За что к ним так благоволила Ника,

Избрав из мириад безвестных душ?»

Худые руки, старчески-сухие,

Старик философ протянул к огню

И молвил: «Что ж, охотно поясню.

Всему причиной – эта вот стихия.

Огонь в себе начало жизни прячет,

Как некогда учил нас Гераклит.

И Мнемозина к тем благоволит,

В ком пламень жизни полыхает ярче.

На небесах навел переполох

Недаром славный подвиг Прометея:

В ком тлеет прометеева затея –

Уже не человек, а полубог.

Бессмертие – награда, а не дар:

Дорога в Пантеон идет сквозь пекло.

Испей огня живительный нектар –

И возродишься фениксом из пепла».

Лаская взглядом языки огня,

Заметил спутник: «Это крайне мудро.

Как пламя Эос порождает утро,

Так ты, старик, воспламенил меня.

Я рад, что повстречал тебя, стократ,

И в таинство горения проник…»

«А как зовут тебя, прилежный ученик?»

И ученик ответил: «Герострат».

Сказ про мужичка Егорку,

про жисть его горькую,

про бесов, Растудыта и Едрита,

да чертову тещу, Едреню Феню,

ядовитее ангидрита

***

Было оно

Не очень давно,

Тому назад самую малость.

В селе, не помню, как называлось,

С дальнего краю, подле пригорка,

Жил да был мужичок Егорка.

У мужичка Егорки – ни хлеба корки,

Ну, как в поговорке:

Здоровьишко не ахти,

В дому шаром покати,

Во поле – лебеда.

Не хозяйство – беда,

В-точь, сглазил кто.

И карман у него – решето,

Положит монету –

Фьюить, и нету.

В обчем, жисть – что коровий помет,

Кто знает, поймет.

Егор ее втихаря

Крыл почем зря.

Эдак, для куража,

Обложит в три этажа,

И вроде как полегчало.

На том сказке начало.

Добра у Егора было –

Соха да кобыла,

Печь с трубой,

Двор с избой,

Кафтан из рогожки,

Да мышь в лукошке.

И жить бы можнО,

Да одно но:

Как-то его кобыла

К заутрене приуныла,

К обедне заболела,

К вечерне и околела.

Была жисть у Егорки

Не слаще махорки,

А теперь, слышь-ка,

И вовсе крышка.

Нет кобылы – нет жита.

Как теперь жить-то?

Мужичок Егорка

Всплакнул горько,

Прочел «Отче наш»:

Знать, все, шабаш.

Принес из овину

Гроб-домовину,

Взгромоздил на полати,

Да и лег помирати.

Протопилась печка,

Догорела свечка,

Дело к рассвету,

А смерти нету.

Лежит Егор, дышит,

И вдруг шорох слышит.

Вот те раз!

Приоткрыл глаз –

И на тебе:

Чужие в избе.

Вроде как, мужички,

Кабы не пустячки:

Видом-то не просты,

Рога у них да хвосты,

И рожею тож

На черта кажный похож:

Нос крючком,

Борода пучком,

В глазах зрачки

Черны, что жучки.

Вот бесы, оба,

Стали у гроба,

И один говорит:

«Глянь-ка, братец Едрит,

Крепка нечистая сила,

Еще однова скосила.

Конец Егорке,

Откинул опорки».

«Да уж, брат Растудыт,-

Брат Едрит говорит,-

Впредь будет знать,

Как нас поминать!

Чертыхался днесь,

Нынче ж вышел весь.

Поделом балбесу:

Не взывай к бесу».

Бес Едрит

Результат лицезрит,

Нетерпеньем горит:

«Доложим,- говорит,-

Главному черту,

Пусть примет к учету:

Кончена,- мол,- работа,

Свели в гроб обормота».

От этого разговора

Забурлила кровь у Егора.

«Зря вы,- думает,- козлоноги,

Застили мне дороги.

Я вам этого так не спущу,

И обоих-то враз окрещу».

Выпростал из гроба персты,

Да бесов-то – цоп за хвосты!

А у нечисти сила где?

Ясно дело, не в бороде.

И нечистые наши други

Взвыли разом, как две белуги:

«Отпусти, Егор,- говорят,-

Клянемся,- говорят,- вдругоряд

В избу твою ни ногою,

Ни одною и не другою».

«Нет как нет,- говорит Егорка,-

Будет вам хорошая порка.

Преподам нечистым урок,

Чтоб хватило на долгий срок.

Не останусь у вас в долгу,

Коль хвосты-то поотстригу».

Видят бесы – Егор не шутит:

Хвосты на левую руку крутит,

Шарит правой топор у печи -

Хряснет, и кончены речи.

При таком повороте дел

Рогатый дует по-иному запел:

Мол, клянемся себя блюсти,

Сделай милость, Егор, прости,

Топора, мол, не заноси,

Все, что хочешь, взамен проси!

Присел тут Егор на гроб,

Зачесал затылок да лоб.

Думает: «Была не была!

До могилы уж нужда довела.

Коль жисть не в цене,

Терять нечего мне.

Прищучу черта –

Мало почета.

Уж лучше милость явлю,

Чем с голодухи в петлю.

Добро – оно не порок,

Авось, да и выйдет прок».

И молвит Егор: «Лады!

Наелся уж я лебеды,

Хочу, чтоб теперь всегда

Была бы в дому еда.

Обеспечьте-ка мне разносол:

К завтраку кашу, к обеду – мосол.

Ну и, конечно, к ужину –

Блинов эдак с дюжину.

Чарку водки, да кисет самосада –

Все, что мне от вас, бесов, надо.

Снабдите на век, не менее,

И катитесь к Едрене Фене».

Берет бесов досада,

А платить-то надо.

И отдали Егору

По уговору

Волшебную ложку,

Да к ложке плошку.

Стукнешь по плошке ложкой –

Будет плошка с окрошкой.

Не хошь окрошки –

Спроси картошки у плошки.

Спроси у посуды сей

Хочь жареных карасей,

Хочь гречи, хочь ячменю –

Спроворит любое меню.

К посуде – волшебный штоф,

В котором питье ста сортов,

От пива до первачу,

В обчем, пей, не хочу.

А к штофу – кисет табака,

В ём табак не кончался пока.

И зажил, как царь, Егорка:

На завтрак ему – икорка,

К обеду ест калачи

С вареньем из алычи,

К ужину – суп харчо.

Жисть, в обчем, ничо.

Еды – некуда класть,

Ест-пьет всласть,

Не зная нужды да глада,

И помирать не надо.

Стал даже ширеть в талии.

Ан, слухайте сказку далее.

В обчем, живет Егор:

Попивает коньяк да кагор,

Опосля, значить, не будь дурачок,

Покуривает Егор табачок.

А то назовет гостей

Со всех волостей,

Всех накормит от пуза:

Егору гость – не обуза,

Вот и ходит к ему все село.

А бесам невесело:

Не вредить обещали.

Осунулись, отощали,

Донельзя извелися оба:

Душит нечистых злоба.

Желчь – не мед,

Любого проймет,

Наскрозь, что хлорка.

Обидел нечисть Егорка:

Оставил бесов

Без деликатесов,

Без выпивки, без табака.

Хочут бесы известь мужика.

И пошли оне, с голоду тощи,

За советом к чертовой теще.

У чертовой тещи, Едрени Фени,

Голос подобен пожарной сирене,

Глаза у нее – как плошки,

Нос – навроде картошки,

Уши у ей – как пельмени,

Едва тарелки помене.

В кажном ухе – по пуду серьга,

На голове – рога.

В обчем, ёйная рожа

Черт знает, на что похожа.

С виду – и то ядовита,

Хуже уксусного ангидрита.

Этот самый-то ангидрит

Нашим бесам и говорит:

«Обалдуи! Безмозглые дурни!

Вас умней даже пни в смолокурне!

Одного мужика до петли

От нужды довести не смогли!

Не смогли совладать с Егором,

Род бесовский покрыли позором!

И теперь из-за вас, тунеядцев,

Род бесовский не станут бояться».

Долго, в обчем, она их стыдила,

Напоследок навроде кадила

Задымилась аж:

Вошла баба в раж.

А когда баба в раже,

Чего ж гаже?

Ан, как ни бойка,

Поостыла слегка,

Села в тенек,

Дает бесам намек,

Сиречь, диктует инструкцию,

Как устроить Егору обструкцию.

Внемлите, мол, дураки,

Вдругорядь повторять не с руки,

Как запутать ворога в тернии:

Сыщите в той же губернии

Однова барина-господина,

Тощего, что жердина.

Он оттого худеет,

Что лишь о себе радеет.

Сей барин вам будет полезный,

Поскольку не может, болезный,

Чужого достатка снесть:

Про чин забыват и честь,

Не может ни пить, ни есть,

Не может ни стать, ни сесть,

В-точь, седалище энтого барина

Становится наскипидарено.

Вы, дурни, не бейте баклуши,

Нашепчите барину в уши,

Что так, мол, и так,

Был, мол, Егор бедняк,

А теперь у Егора добра гора,

И гору ту заграбастать пора».

Улыбнулся Едрит,

С тоски неделю небрит.

У Растудыта тоже

Перемена в роже.

Повеселели, гады:

Знать, каверзе рады.

Копытами застучали:

План воплощать помчали.

Сыскали барина сразу.

На том середка рассказу…

Барин Кирилл, аккурат с утра,

Производит осмотр добра.

По подвалам плутает,

Сундуки считает.

От стараний у барина

На лбу испарина.

Добра накопил полно,

Сбиться немудрено.

Собьется со счета,

Помянет черта,

А нечисти это весело:

На шею села, копыты свесила.

В одно ухо бубнит бес Едрит,

В другое Растудыт говорит.

«Не дело,- шепчут,- Кирилл,

Чтоб Егорка добром сорил.

Пойди, мужика надури,

Скарб Егорки к рукам прибери.

Мол, не дело ему, холопу,

Задарма набивать утробу.

Раскатал, мол, Егор губу,

Ан, увидим его в гробу!»

В обчем, нечисть того Кирилла

Очень быстро уговорила.

Потерял Кирилл аппетит,

Днем и ночью, значить, грустит,

Думает, значить,

Как мужика одурачить,

Как добро отъять у Егорки.

Морду морщит, как от касторки,

Чешет лоб, ковыряет нос:

Работает на износ.

Дён пять думал он, ан

Измыслил коварный план.

Решил Кирилл: возьму

Вещи, один к одному,

Чтоб, значится, были схожи,

Кисет, и ложка, и плошка тоже.

И штоф такой же найду.

Жди, Егорка, беду:

Съем я твою стряпню,

Да вещи-то все подменю.

Одел Кирилл свои мощи

В одежонку попроще,

Да помчался, худой от злости,

Незваным к Егорке в гости.

У Егора – гостей рой.

Идет, значить, пир горой.

Столы составлены в ряд,

Едят и пьют все подряд.

А Егор, простая душа,

За прокорм не берет ни шиша.

И водкой поит задарма:

Мужик-то простого ума.

Садится барин Кирилл с краю,

Молвит: «Выпить хочу – помираю».

Наливает в стакан коньяк дорогой,

А штоф на стол возвращает другой,

Самый, что ни на есть, простой,

Ну, тот, что бывает пустой.

И сидит, гад, раденек:

Считает, сколь выгадал денег.

Снова выждал момент Кирилл,

И молвил: «Я б закурил!»

Из кисета волшебного взял табаку,

А сам-то, ясно и дураку,

Вертает Егору кисет не тот.

Улыбается во весь рот:

Тать – он и в Африке тать,

Чужое б только хватать.

И хватает, гад,

Хоть и так богат.

Радуется Кирилл:

Егорку почти разорил.

Отъять осталось плошку да ложку.

И тут наш тать допустил оплошку…

Поставил Егор угощенье для гада –

Съешь,- говорит,- сколь надо.

А Кирилл-то, в-точь, год не едал,

С аппетитом не совладал,

И ну набивать нутро.

Жаден рот на чужое добро,

Оторваться не может, жила:

С дармовщины башку вскружило.

Сидит Кирилл, ест и ест.

Расплылся по лавке на десять мест,

Ан, все у плошки не видно дна,

Полна едой она и полна.

Кирилла пот прошибает аж.

Пора бы Кириллу сказать «шабаш»,

Да восвояси податься домой,

А он уминает халву с хурмой,

Заедает лапшу беляшами,

Аж пищить у его за ушами.

В обчем, пищи самой разной Кирилл

Пудов этак восемь приговорил,

Фигурой стал навроде овала,

И тут… его разорвало.

Осталась от Кирилла фекалиев горка.

Глядь на нее Егорка,

А там Растудыт и Едрит.

Ан, каков колорит:

Оба свиней не краше,

По уши в лапше да каше.

Взял Егор по полену в руки,

Да и всыпал им для науки.

Гости тож не сидели без дела:

Трудились так, что изба гудела.

Насилу, в обчем, те два врага

Оттель унесли и хвосты, и рога.

И то поделом дуракам:

Под руку не лезь мужикам.

Коль гость не в чести,

Так и в дом не части.

С этих-то самых пор

Не сквернословит Егор,

Бесов не поминает,

Живет, горя не знает.

И доселева нечисть к Егорке

Не заходит и на задворки,

Знать, память у ей крепка,

Помнит русского мужика.

А кто без жадности-злости,

Пожалуй к Егорке в гости.

Ешь, пей, табачок кури,

Хозяина благодари.

У Егорки гостей полно.

Пил и я у него вино.

Ел, добавки не попрося,

В майонезе я карася.

А как съел я того карася,

Тут и сказка-то вышла вся,

Как водится на Руси.

Кто дослушал – тому мерси.