Вы здесь

В эпицентре клоунады

Георгий СЕЛЕГЕЙ
Георгий СЕЛЕГЕЙ


В ЭПИЦЕНТРЕ КЛОУНАДЫ


* * *

Бывает, курево любое
Карманной кажется трухой,
А тот, в стекле перед тобою,
Не ты, а кто-нибудь другой.

А ночь приходит с пистолетом,
Стирает тряпочкою грим,
И наблюдает до рассвета
За нудным ужасом твоим.

И ты все просишь ночь о чем-то,
Но только свет в окне мелькнет,
Она границу горизонта
Опять бесследно перейдет.

Или оставит след, но грязный.
А день посмотрит свысока,
И станет злей сибирской язвы
Новосибирская тоска.

Она к тебе вползет учтиво,
Она тебе шепнет: «Уймись,
Быть знаменитым некрасиво,
Не это поднимает ввысь.

Цель творчества — самоотдача,
Так не насилуй естество», —
Над эти всем с тобой поплачет
И заберет тебя всего,

Каким ты есть — унылым, гордым,
Свистящим песенки с утра,
И твой диван объявит одром,
А небо — зеркальцем у рта.

И неподвижный, бездыханный,
С трудом на бок скосив зрачок,
Заметишь ты, что край дивана
Почти как край земли далек;

Как край земли обетованной, —
Но для израильских племен
Великим был Исход с дивана,
А для тебя летальный он.

Не быть — не быть. И мозг засохнет
В простом стремлении понять
Что лучше — встать и сразу сдохнуть,
Иль тихо лежа подыхать?

И между этими тисками
Всю мякоть в теле истребя,
Ты станешь придорожный камень,
И ворон сядет на тебя.

И витязи, скакая мимо,
Сойдут с пути; с коня; с ума;
Но не найдут ответов зримых
К вопросам этого письма.

А тот, кто чувствует финалы,
Покажет залу твой оскал.
«Poor Yorik?» — спросит он у зала.
«Паяц», — в ответ скривится зал.


К ПРОБЛЕМЕ
ВЗАИМОСВЯЗАННОСТЕЙ

Взгляните, любезная Катенька:
Зарос бузиной огород,
А в городе Киеве дяденька
Согласно прописке живет.

Гуляет себе по Крещатику,
А здесь вот, над вами и мной,
Не репой, не луком, не щавелем
Зарос огород, — бузиной!

Научное, Катя, мышление
Привыкло искать отродясь
В любом непонятном явлении
Причины и взаимосвязь.

Учеными, Катя, доказано
Давным, мой дружочек, давно:
В природе все внутренне связано,
Все тесно переплетено —

И это, простите, растение,
И тот, извините, хохол...
Зачем только мы исключение?
Зачем мы творим произвол?

Растет бузина в огороде,
А в Кiеви дядька живэ.
Давайте потрафим природе
Вот прямо вот здесь на траве?


* * *

К нам в провинцию, в царство зимы,
Он приехал из стольного града,
И скучал здесь, конечно. А мы
Простодушно ему были рады.

Только наша радушная дань
Иноземцу была непривычна.
Все ворчал он на глушь-глухомань,
Все скорбел об утехах столичных.

Что ж, и вправду заброшен наш край,
И живем мы не слишком шикарно.
Щи да каша — вот весь наш night-life,
Нам пожрать бы — и все Монте-Карло.

Но гостей мы любили всегда
И ему как могли угождали,
И такую, как наша еда,
Он в столицах едал-то едва ли.

Днем сметанка, с утра — молочко,
На обед и на ужин свинина,
Кулебяка, картошка с лучком,
Вечерком — самогон на рябине.

Стал пригож он, румян и щекаст,
Привыкал потихоньку к гармони,
Но про наши законы, про нас
Ничегошеньки так и не понял.

И когда на последнем пиру
Он увидел Большую Кастрюлю
На огне, в пузырьках и пару, —
Даже глазки его не моргнули.

Мы всегда уважали гостей,
И об этом икали: «Однако,
Европеец до мозга костей...» —
И швыряли те кости собакам.


* * *

                  Cвятославу Михайлову

Средь веселящегося люда,
С угрюмой думой тет-а-тет,
Стоит озлобленное чудо,
Его фамилия поэт.

Он раздражен. Он хочет пива.
Вокруг девчонок табуны,
Вокруг палят жизнелюбиво
Из пистолетов пацаны,

И не спешат ни те, ни эти,
Осанну гению трубя,
Преподносить ему букеты,
Навалом денег и себя.

Девчонки бедрами и торсом,
А также грудью шевелят,
Но манкируют стихотворцем,
Зане он грузит и лохмат.

Оне танцуют и хохочут,
И снова грудью шевелят,
Оне оттягиваться хочут,
А загружаться не хотят.

Чем звуки сладостныя лиры,
Им безразмерно больше мил
Толчками бьющийся в эфире
Оптимистичный имбецил.

...Не дрейфь, братан! Нахохли удаль!
Когда кишат весельчаки,
Поэт обязан быть занудой
И проповедником тоски!

Не смей писать для всякой швали,
Она тебя поймет едва ль,
Но будь бабрак среди кармалей,
А средь бабраков будь кармаль!

Во имя чистого искусства
Поэт, как царь, живет один.
...И пацаны по спелым люстрам
Шмаляют лихо из волын.
ХРАНИТЕЛЬНИЦА ПАУЗ
                                    Е.К.

Собеседница молчанья,
Слов не надо, слов не надо;
Это — пауза печали
В эпицентре клоунады;

Это пауза для вдоха
В середине краснобайства;
Дай вдохнуть еще немного,
Продолжайся, продолжайся!

Сколько слов я знаю разных,
Куртизанок из Парижа,
Ослепительно прекрасных,
Продающихся бесстыже.

Все, что я хотел вначале,
То теперь обосновалось
Там, на донышке молчанья
И за пазухой у пауз.

А еще на водной глади,
И на огненных извивах,
И в сплетении объятий
Молчаливых, молчаливых.

...Извини мне этот пафос,
Я не удержался снова.
Ты, хранительница пауз,
Сохрани меня от слова.

Не затем нам губы служат,
Чтоб ораторствовать ими,
Если вновь мои не сдюжат —
Опечатай их своими.

Это все, чего осталось
Нам с тобой на пропитанье,
Повелительница пауз,
Собеседница молчанья.
100-летие «Сибирских огней»