«Я патриот придуманных миров...»

13—16 августа прошло Второе региональное совещание сибирских авторов, организованное нашим журналом и Министерством культуры Новосибирской области. Представляем стихи некоторых его участников, приехавших к нам из разных уголков Сибири.
 

Михаил РАНТОВИЧ

г. Березовский, Кемеровская область

* * *

Июньского зноя невольно глотнешь —

покажется город нагретой жаровней,

а след самолета сверкает, как нож.

Становишься немногословней.

 

Потом на закате — остывший желток

и ломтиком туча над ним золотая.

Начистишь картофель на ужин, в мешок

глазастые шкурки срезая.

 

Усеется влажными звездами ширь —

покажется: лед на крупицы наколот.

И лунного мятного пряника холод.

И вечера горький чифирь.

 

* * *

Отчего голубеет тоска?

Отчего так она мне близка?

Это я переполнен любовью.

Это жизнь, поводящая бровью.

 

Заалел заболевший закат,

и звезда укрупнилась стократ.

Полюблю и тебя, и любую,

как наполненность эту пустую.

 

* * *

Пейзаж — но как он желт и сух!

А луч, пронзивший тучу, узок.

Безмолвствует, как камень, дух.

Ни звуков нет, ни слов, ни музык.

 

Вот наконец и свет померк.

Упав, секунда стала годом.

Сорвался лист, понесся вверх,

сверкая в воздухе исподом.

 

* * *

В морозный день сквозь радугу ресниц

смотри на свиристелей — нет заботы.

Внимательно послушай этих птиц,

молчи, не спрашивай, зачем и кто ты.

 

Согласье полное — об этом звук.

Как ты наивен со своим вопросом,

когда стоишь, пространства бедный друг,

под чудным облаком светловолосым.

 

Сияет луч, и мягок и колюч,

на ледяных фигурах — желто, гладко.

Все чище и светлее дня загадка,

но, к счастью, от нее потерян ключ.

 

* * *

Прекрасны и отчетливы слова,

но в целом непонятен человечий

язык, и, вязкий мрак его едва

рассеивая, тускло светят свечи.

Голубовато-желто пламя — дух,

дрожащий и всегда молчащий вслух.

 

Никита НОЯНОВ

г. Братск, Иркутская область

* * *

Душат воспоминания —

Низкие потолки.

В час моего молчания

Ты не подашь руки,

 

Слова не скажешь нежного,

Не обратишься в явь.

 

Стеклышком боли режу я —

Оставь!

 

 

* * *

Разбухли ватные сугробы,

в них неизбежный зреет март.

И небо, превращаясь в нёбо,

Прижав к себе язык-закат,

 

молчит. И вдруг чужая мука

тебе протягивает руку…

 

 

* * *

Так вязнет стих в сознанье сонном,

Как мотылек в зефирной мгле —

Не бойся тени заоконной —

Еще побудешь на земле,

 

Трахею не разрежет выдох,

Как слово разрезает рот —

Успеешь ты еще на выход,

Успеешь, а сейчас пройдет…

 

 

Ирина ЧЕТВЕРГОВА

г. Омск

* * *

Я поднялась тогда на колокольню в ночь,

когда звезда цвела над горизонтом темным,

и, пусть всего на миг, зло потеряло мощь,

и снегом стало все и звоном колокольным.

 

В стране, где Новый год важнее Рождества,

где от беды людской цветы подорожали,

народ судьбы другой заслуживал едва,

народ судьбы другой и ожидал едва ли.

 

Цвети, свети в ночи, январская звезда,

единственным цветком,

что не продашь, не купишь,

и доброту неси в другие города,

понятную во тьме звезде или цветку лишь.

Цвети, свети, свети…

 

* * *

Я не боюсь «последнего» стиха,

поскольку жизнь — поэзия по сути:

коряга, камень — знак на перепутье,

пчелы жужжанье в чашечке цветка...

Пока со мною небо и земля,

и колыханье трав, и звезд свеченье,

поэзия — прощанье и прощенье

тому, что больше не исправлю я;

что, может быть, сопутствует беде,

но выдохнешь беду и вдохом новым

простишь меня с моим неровным словом

и словом злым не помянешь нигде.

 

Павел КУРАВСКИЙ

г. Новосибирск

Форель на Чу

Я видел дикую реку —

Орущий скальный поток.

Над ней — рассвета прореху,

Небесный кровоподтек.

 

Реторты бурлят и колбы,

Форель будто током бьет,

И если вдруг лед здесь лег бы —

Форель разбивала б лед!

 

Потом река выпрямлялась,

Минуя тиски теснин,

Меняя лазорь и алость

На ржавую взвесь равнин.

 

Река превращалась в лужу,

В текущий песчаный яд,

Совсем становясь ненужной

Для глаза и для питья.

 

И я понимал форелей,

Живущих век в колотьбе:

Ты жив, пока на дуэли

Ты бьешься, с волной в борьбе.

 

И все про себя я вызнал,

Дыша кондёром машин,

Спускаясь с лазурных высей

На рыжую пыль долин.

 

Олеся ШМАКОВИЧ

г. Ленинск-Кузнецкий, Кемеровская область

* * *

Я роняю пепел на колени.

Видно, от него в душе черно.

Скорбных мыслей сумрачные тени

мечутся, как тучи за окном.

Там в кипящих лужах тает лето.

Дождь, устало выдохнув, затих.

А любовь горчит, как сигарета.

Мы ее курили на троих.

Это очень вредная привычка:

ждать годами так, как я ждала.

Но надежда, хрупкая как спичка,

не могла никак сгореть дотла.

И покрылось ровным слоем пепла

сердце — темно-серое пятно.

Я любовь свою бросаю в пекло

и курить бросаю заодно.

 

Белая ворона. Монолог

Быть белой в черной стае — это страшно,

Ведь множество сильнее единицы.

Мне никогда не слиться с черной пашней

и с черной стаей никогда не слиться…

Соломенный солдат стоит на страже

и бережет крестьянские посевы.

Но даже если вываляться в саже,

мне никогда не стать такой, как все вы.

И потому на север улетаю.

Мне не страшны морозы и пурга.

Быть может, где-то там гнездится стая

Ворон, таких же белых, как снега.

 

Эмигрантское

Я патриот придуманных миров,

Я эмигрант, чья родина мертва.

По скользкой грязи чуждых мне дворов

я ухожу в мир, полный волшебства.

И вырастают замки средь берез,

маяк на берегу, как часовой.

А цоканье копыт и стук колес

булыжники дробят на мостовой…

И вымысел скрепляет, как зажим,

воспоминаний рваные края.

Вот так, сплетаясь с городом чужим,

вновь оживает родина моя.