Вы здесь

Жизнь прозрачна

Стихи
Файл: Иконка пакета 03_rubanov_gp.zip (13.77 КБ)
Роман РУБАНОВ
ЖИЗНЬ ПРОЗРАЧНА






* * *
                           Алексею Дьячкову

В лес соседний еду на рыбалку.
Лето. Намечается гроза.
У меня удилище из палки.
Наползла бейсболка на глаза.

Все вокруг сверкает и грохочет.
Может быть, проскочит стороной?
Наловлю карасиков и к ночи
возвращаюсь из лесу домой.

В летнем отпуске такая прелесть
тихая, особая, своя...
Вот в деревню въехал. Загорелись
окна в доме. Облака белья

рвутся из прищепок кучевые.
Простыни стирала утром мать.
Но гроза прошлась дождем и мы их
до утра решили не снимать.

Сохнут облака. Сверчок стрекочет,
звездочки горят на небеси.
Я курю в тиши июньской ночи.
И поют в пакете караси.


* * *
То дожди, то солнце, то ветер, то холодно, то тепло —
не пойми что за погода, но дни чудо как хороши.
Бабочка календариком втиснется под стекло
и словно жизнь перелистывает — шебуршит, шебуршит.

Выйдешь с крыльца, как в космос, в вечер — повсюду такая синь...
От колонки по тропке бабка с ведерком идет домой.
Кошка дорогу перебежит, бабка крестится: сгинь, сгинь... —
и с перепугу плеснет в нее из ведра водой.

Соловей запоет, пес подхватит, выпь на реке всплакнет.
На крышу сарая звезд будто кто из мешка натрусил.
Соседский мальчишка через забор лихо перемахнет
и побежит на речку, где плещутся караси.

И ничего не надо больше. Ведь вот она жизнь — село.
Сено-солома. Тишина. Жизнь прозрачна. Вот она вся.
Ты аккуратно в окошке гвоздь отогнешь, вынешь стекло —
календарик выпорхнет, праздниками шелестя.

* * *
Баба Шура кормит уток на дворе,
Дядя Лёня ковыряется с мопедом,
Батя едет на рыбалку на заре,
Мама — в Курск. Я сплю и никуда не еду.

Я не еду никуда, я просто сплю.
Просто сплю. И просто мне такое снится:
Вот я вырасту, увижу, полюблю,
Стану взрослым и начну курить и бриться,

Поступлю служить в какой-нибудь театр,
Буду зрителем любим и узнаваем…
Но на самом интересном кинокадр
Оборвется со двора собачьим лаем.

Батя выпотрошит карпа и линьков,
Дядя Лёня встретит маму в Хомутовке.
Мама привезет отцу набор крючков,
Мне — конфет, печенья, книжку и обновку.

Ну какой тут сон? Бегу себе, бегу
Мимо речки, мимо клубной кинобудки…
Я бегу, и надо мной бегут, бегут
Облака гуськом, как бабушкины утки.
Август
Вздохнув, калитка всхлипнет тихо,
Проснется август во дворе
И выйдет в сад, где облепиха,
Две вишни, яблоня, сирень.

Там теплый ветерок украдкой,
Пройдя высокую траву,
Читает старую тетрадку,
Почти всегда одну главу.

Над садом Млечный Путь скисает.
Сад шелестит в ночи листвой.
И громко яблоки бросает
На крышу душа домовой.

Мелькнув в окне, луна в портьере
Запутается до утра.
Там спицы в старом шифоньере
Неспешно вяжут свитера.

От нарастающего гама
Шмелей, таскающих пыльцу,
Проснется на рассвете мама,
Чтоб завтрак собирать отцу.
* * *
Залозье — хутор за речкой. Срежешь пару лозин,
гонишь коров на пастбище, в траве кузнечик
строчит.
Или на велике, помню, ездили в магазин,
а обратно везли хлеба горячие кирпичи.

Подъезжаем к речке, а там дядька и мой отец,
сидят, ловят рыбу, курят. Каждый себе на уме.
Я трясусь на багажнике «аиста». Лету конец.
И у меня самый звонкий, такой заливистый смех.

И по кочкам, по кочкам... батя уже вдалеке.
И вот уж Стрекалово. Баб Нюра идет за водой.
Ребята меня ссаживают, и я бегу налегке
мимо старого клуба, где тополь растет молодой.

Каникулы кончатся. Я уеду. Пройдет сто лет.
А когда вернусь сюда, здесь все будет уже не то.
Нет Залозья, баб Нюры и даже «аиста» нет,
и только тополь старый стоит. Стоит старый то...

* * *
Мой дом уже из виду скрылся.
И ель и сад едва видны.
Июнь в провинциальном Рыльске.
Билет студентам — в полцены.

Набитый до отказа «пазик»
Шумит, как улей, вразнобой.
Студенческие годы — праздник,
Который не всегда с тобой.

Вот думаешь: окончу скоро
Свою шарагу и — сорвусь.
Прощай, провинциальный город!
В Москву! В Москву!

Но перебесишься, и вскоре,
В Москве оттарабанив год,
Тебя в провинциальный город
Знакомый «пазик» привезет.

* * *
В храме Егория, после крестин,
тихой молитвой согрет,
разоблачившись, отец Валентин
долго стоит в алтаре.

Все разошлись. Только сторож да он
да по стенам образа.
В Северо-Западный микрорайон
ехать всего полчаса.

Вот он и едет. И смотрит в окно.
Жизнь как песок на весах.
А полчаса долго тянутся, но
что для него полчаса?

* * *
В широких парусиновых штанах
На улице Сумской, в кафешке «Южное»,
Сижу. Сосед из города Талнах
В стакан подруге подливает «южное»

И что-то шепчет ей про холода,
Про то, что с нею он начнет все заново.
— Ешь бутерброд. — Да я не голодна.
И все напоминает фильм Рязанова.

Официант чихнет. — Э-э-э, будь здоров, —
Сосед обронит. Но за кадром хитро
Уж сочиняет музыку Петров,
Чтоб на нее легли красиво титры,

Чтоб мы втроем, допив свое вино,
Вошли в трамвай и сели у окошка
И чтобы жизнь, как будто бы в кино,
Туда-сюда мелькала понарошку.

* * *
То зайкой скачешь, то поешь щеглом,
То чеховским медведем ночью бредишь...
И где-то на гастролях под Орлом
Напьешься, плюнешь и домой уедешь

Как есть, в чужих усах и бороде,
В костюмчике старинного покроя...
А где артист такой-то? — Да нигде.
Ушел в запой. — Бывает и такое.

Бывает. Правда. Все Шекспир соврал:
Мир не театр, а большая свалка.
Ну кто из нас гастролей не срывал
Вот так, сплеча, чтоб никого не жалко?

...На третий день заявишься домой
И в зеркало посмотришь — битый гамлет.
Лишь Станиславский в раме за спиной
Чего-то там несвязное промямлит.

* * *
Спустился к реке. Вот река. На реке рыбаки.
Надвинули шапки на лбы. Спиртом греют нутро.
Посмотришь на эту картину: ныряют кивки,
И плещется рыба: то золото, то серебро.

И эта картинка, как в мультике, — бамц — и замрет.
Глядишь, а над каждым по огненной сфере висит.
Считаешь: раз, два… — как в считалке... Двенадцать. И вот
Разверзнется небо, и глас имена огласит:

Иаков, Матфей, Иоанн, Пётр, двое Иуд...
И кто там еще? Буду долго затылок чесать...
А их то ли к ужину верные жены зовут,
А то ли Господь призывает творить чудеса.

* * *
Позвоню: — Что нового?
— Ничего.
По деревне хоть голым весь день скачи.
Пошумим на Пасху, на Рождество,
В основном по домам сидим, как сычи.

И я сразу представлю и тишину,
И поземку, вьющуюся к крыльцу,
И собак, мечтающих на луну
Улететь. И все расскажу отцу.

Он смеется в трубку: — Ну приезжай,
Посидим покурим, поговорим...
Хорошо, что праздники — Первомай.
И простор за деревней — необозрим.

Вот за фермой — лес, а за лесом... гам,
Вроде трасса проходит. Да что гадать —
Тарахтят машины. — Ну как вы там
В Курске, сын?
— Да так, потихоньку, бать.

Мы закурим. И будем считать столбы.
Вот ведь линия как проводов идет —
От его судьбы до моей судьбы,
А потом, как в сказке, — наоборот.

* * *
Вот и снова приходят мои бабка с дедом.
Говорят со мной. Каждый смирно сидит на стуле.
— Ты опять не вымыл руки перед обедом?
— Ты опять натощак курил? Не кури, унулик.

У деда палка в руке. Кривая пастушья палка.
У бабули в руках решето, а в кармане пряник.
Вот ведь, жизнь моя, детская глупенькая считалка.
А я думал, что это праздник.

А я думал… Слышу: — Ты думал? Индюк тоже думал.
Не спеши делать выводы. Кто бы там воск ни плавил,
Только Бог задувает свечи. Но Он огонька не сдунул.
Только Пётр отпирает рай, а с мечом ходит Павел,

А еще трубит… Впрочем, сам почитай Иоанна.
Ты, поди, читал? Значит, знаешь все. Вот и будя.
И потом их за ниточки вверх осторожно тянут,
И они исчезают, и снова приходят люди.

Только что-то не то. Под окном не трамвай, а поезд.
И в руке у меня кривая пастушья палка.
Я вхожу в эту реку, и мне все время по пояс.
И ничего не жалко.

100-летие «Сибирских огней»